Лед - Бернар Миньер

Тут Диана подумала: действительно, почему?

Судебный медик и доктор Кавалье принялись разрезать сапоги на ногах аптекаря с помощью костотома[27]и хирургического крючка[28]с двумя зубцами.

— По всей видимости, сапоги жертве не принадлежали, — заявил Дельмас. — Они по крайней мере на три размера меньше. Их с трудом натянули. Не знаю, какое время в них провел бедняга, но это было очень больно. Разумеется, не так, как то, что его ожидало.

Эсперандье посмотрел на медика, держа в руке блокнот, а потом спросил:

— А зачем было надевать на него сапоги, которые ему малы?

— Это уж вам предстоит выяснить. Может, других просто под рукой не оказалось, а аптекаря надо было обуть.

— Зачем же тогда раздевать, разувать, а потом натягивать сапоги не того размера?

Судебный медик пожал плечами и положил снятый сапог на решетку рядом с раковиной. Потом он вооружился лупой, парой пинцетов и принялся педантично отколупывать травинки и мельчайшие кусочки гравия, приставшие к коже и каучуку. Разложив свой улов по круглым коробочкам, Дельмас схватил сапоги и застыл, размышляя, куда их упаковывать: в мешок для мусора или в плотный бумажный пакет. Выбор пал на вторую емкость.

Эсперандье вопросительно на него взглянул.

— Почему я выбрал бумажный пакет, а не тот, что для мусора? Потому что грязь на сапогах высохла еще не полностью. Влажные вещдоки не следует хранить в пластиковых пакетах. Сырость может привести к появлению плесени и безвозвратно разрушить биологические улики. — Дельмас снова повернулся к столу для вскрытия и, с большой лупой в руке, подошел к отрезанному пальцу. — Отхвачен острым заржавленным орудием: ножницами или секатором, причем жертва в этот момент была еще жива. Дайте-ка мне пинцет и пакетик, — обратился он к Эсперандье.

Тот повиновался. Дельмас пометил пакетик, потом бросил остальной мусор в один из мешков, висевших на стенке, и со звонким хлопком стянул перчатки.

— Я закончил. Гримм, конечно же, скончался от механической асфиксии, то есть при повешении. Материал я отправлю на экспертизу в лабораторию жандармерии в Розни-су-Буа, как меня попросила капитан Циглер.

— Как по-вашему, могли те двое остолопов принять участие в таком представлении?

Судебный медик пристально взглянул на Эсперандье и ответил:

— Я не люблю домыслов. Моя территория — факты, а гипотезы — дело ваше. Что еще за остолопы?

— Охранники. Они уже отбывали наказание за драки и мелкие махинации с наркотиками. Кретины, лишенные воображения, с излишком мужских гормонов и с почти прямой энцефалограммой.

— Если они таковы, как вы рассказываете, то шансы равны вероятности услышать от всех здешних кретинов, что автомобиль опаснее огнестрельного оружия. Но я повторяю, заключения — дело ваше.

Снега нападало очень много, и у всех возникло впечатление, что они очутились в гигантской кондитерской. На заднем плане долины виднелась буйная растительность, превратившаяся, как по мановению волшебной палочки, в сложные переплетения заиндевевшей паутины. Сервасу на ум пришли ледяные кораллы в глубинах замерзшего океана. Поток струился в обрамлении двух снежных валов.

Пробитая в скале дорога, огороженная высоким парапетом, следовала рельефу горы. Она была такая узкая, что Сервас подумал, каково им придется, если навстречу выскочит грузовик?

Выехав из очередного туннеля, Циглер притормозила, пересекла шоссе и припарковалась у парапета в том месте, где он, как балкон, нависал над заиндевевшими кустами.

— Что случилось? — спросил Конфьян.

Не ответив, она открыла дверцу, вышла и шагнула к бортику парапета. Остальные трое вылезли следом.

— Глядите, — сказала Ирен.

Они посмотрели в том направлении, куда указала она, и увидели вдалеке здания.

— Ух ты! Зловещее местечко! — воскликнул Пропп. — Похоже на средневековую тюрьму.

Та часть долины, где они находились, еще была в синей тени горы, а наверху крыши зданий уже золотились в утреннем свете, сбегавшем с вершин, как ледник. Сервас онемел от красоты этого дикого, уединенного места. Циклопической архитектурой институт напоминал горную электростанцию. Интересно, для чего предназначались эти здания, прежде чем стать Институтом Варнье? Было очевидно, что обе постройки принадлежали к одному времени. В ту эпоху строили на века. Тогда заботились не о рентабельности, а о том, чтобы добротно сделать работу, судили не по затраченным средствам, а по грандиозности замысла.

— Мне все меньше и меньше представляется возможным, что кому-то удалось отсюда сбежать и уж тем более вернуться обратно, — заметил психолог.

Сервас обернулся к нему. В голову майора пришла та же мысль. Потом он поискал глазами Конфьяна. Тот отошел на несколько метров и разговаривал с кем-то по мобильнику. Интересно, кому это он звонил в такой момент.

Молодой следователь закончил разговор, подошел к ним и сказал:

— Ну что, поехали?

Еще через километр, после следующего туннеля, они свернули с шоссе на узкий проселок, который пересекал реку и круто шел наверх, петляя среди пихтовых стволов. Его бордюр с трудом можно было различить после снегопада, но многие автомобили уже оставили здесь свои следы. Сервас насчитал около десяти и сбился. Он задался вопросом, ведет эта дорога только в институт или еще куда-нибудь, и получил ответ через два километра, когда они вышли из машины возле института. Дальше дороги не было.

Они захлопнули дверцы и оказались в полной тишине. Словно охваченные священным ужасом, все притихли и молча оглядывались кругом. Было очень холодно, и Сервас поднял воротник, чтобы укрыть горло.

Выстроенный там, где склон не отличался крутизной, институт возвышался над самым высоким местом в долине. Его небольшие окна смотрели прямо на гору, с ее высоченными лесистыми склонами и головокружительными скальными обрывами в снегу.

В нескольких сотнях метров выше по склону они заметили жандармов в зимних куртках, похожих как близнецы. Те переговаривались по «уоки-токи».[29]

Навстречу путникам из института вышел маленький человечек в белом халате. Сервас удивленно посмотрел на спутников.

Тут Конфьян сказал с извиняющимся жестом:

— Я взял на себя смелость предупредить доктора Ксавье. Он мой друг.