Лед - Бернар Миньер

— Мы сегодня едем в институт. Хотите составить нам компанию?

Он тут же почувствовал, что ему трудно говорить. Горло заболело всерьез.

— Вы предупредили доктора Ксавье?

— Нет. Мы с капитаном Циглер решили нанести неожиданный визит.

— Хорошо, — кивнул Конфьян, — я поеду, но не в этот раз. Мне не хотелось бы навязываться. Я придерживаюсь принципа дать полиции самой разобраться. Каждый должен заниматься своим делом, — прибавил он.

Сервас молча согласился. Если это заявление о принципах выразится в фактах, то новость явно хорошая.

— А где капитан Циглер? — спросила д’Юмьер.

— Сейчас приедет, — взглянув на часы, ответил Сервас. — Может, запаздывает из-за снегопада.

Кати д’Юмьер обернулась к окну с таким видом, будто куда-то спешила.

— Хорошо, у меня сейчас пресс-конференция. Я в любом случае не собиралась с вами ехать. Место и так мрачное, да еще в такую погоду… Бррр! Нет уж, увольте!

— Церебральная аноксия,[25]— сказал Дельмас, намыливая руки антибактериальным мылом и споласкивая их под краном.

Больница Сен-Мартена представляла собой большое здание из красного кирпича, которое резко выделялось на заснеженном газоне. Как обычно бывает в подобных заведениях, вход в морг и зал для вскрытия находился далеко от центрального подъезда, в нижней части бетонного пандуса. Персонал называл это место Адом. Войдя туда полчаса назад, под «Idle Hands», звучащее в наушниках в исполнении «Gutter Twins», Эсперандье увидел гроб, картинно дожидавшийся своего обитателя у дальней стены. В раздевалке он нашел Дельмаса, судмедэксперта из Тулузы, и Кавалье, хирурга из больницы Сен-Мартена, которые надевали халаты с короткими рукавами и клеенчатые фартуки. Дельмас рассказывал Кавалье, как обнаружили тело. Эсперандье положил в рот мятную пастилку, достал тюбик камфарного крема и начал переодеваться.

— Не надо этим мазаться, — сразу же бросил ему Дельмас. — Он разъедает кожу.

— Прошу прощения, доктор, но у меня очень тонкое обоняние, — ответил Венсан и надел маску на рот и нос.

С самого начала работы в бригаде Эсперандье то и дело приходилось присутствовать при вскрытиях, и он знал, что в определенный момент, когда судебный медик приступит к обработке внутренностей — печени, селезенки, поджелудочной железы, кишечника, — по помещению разольется запах, невыносимый и для человека с нормальным обонянием.

Останки Гримма дожидались их на столе для вскрытия, слегка наклонном, снабженном сливным отверстием и стоком. Устройство достаточно примитивное, в сравнении с теми столами, которые он видел в Тулузе. Кроме того, тело было приподнято на поперечных металлических полосках, чтобы не выпачкалось в собственных биологических жидкостях.

— Прежде всего отмечу, что налицо все признаки, обычно наблюдающиеся при механической асфиксии, — начал Дельмас, водя над телом лампой и по очереди указывая на признаки, которые упомянул: посиневшие губы и ушные раковины аптекаря. — Синюшность слизистых и кожи. Конъюктивальная гиперемия,[26]— заявил он, взглянув на вывернутые, приколотые веки, потом посмотрел на распухшее лиловое лицо покойника и констатировал: — Пелеринное кровоизлияние. К сожалению, эти признаки уже плохо заметны, учитывая состояние лица жертвы, — обратился он к Кавалье, с трудом вглядывавшемуся в кровянистую кашу, на которой пучились глаза. — На поверхности легких и сердца наверняка будут точечные кровоизлияния. Все это классические симптомы. Они явно указывают на неспецифический асфиксический синдром. Смерть наступила от механической асфиксии, причем ей предшествовала более или менее длительная агония. Но все это не дает удовлетворительной картины этиологии смерти.

Дельмас снял очки, протер их и снова надел. Это был добродушный толстяк с круглыми розовыми щеками и живыми, слегка навыкате, голубыми глазами. Хирургической маски он не носил. От него исходил запах одеколона и антибактериального мыла.

— Тот, кто это сделал, несомненно, имел некоторые познания в медицине и в анатомии, — заявил он. — Убийца выбрал оперативный метод, при котором агония самая долгая и мучительная. — Дельмас ткнул толстым указательным пальцем в борозду от ремня на шее аптекаря. — С точки зрения физиопатологии есть три механизма, могущие вызвать смерть от повешения. Первый из них — васкулярный, перекрытие мозгового кровоснабжения в результате окклюзии обеих сонных артерий. Так получается, когда узел затягивается сзади, на затылке. В этом случае наступает прямая церебральная аноксия с почти мгновенной потерей сознания и последующей быстрой смертью. Посему будет нелишним посоветовать тому, кто пожелает повеситься, расположить узел на затылке, — присовокупил он.

От Эсперандье не укрылась эта шутка. Он вообще недолюбливал юмор судебных медиков. Зато Кавалье, похоже, буквально воспринял реплику своего коллеги.

— Далее. Имеется неврологический механизм. Если бы наш убийца сразу подвесил аптекаря в пустоте, а не опускал бы его медленно, играя длиной ремней, привязанных к кистям рук, то бульбарные и медуллярные поражения, вызванные шоком, почти мгновенно привели бы к смерти. Я имею в виду повреждения луковицы позвоночника и спинного мозга, — прибавил он специально для Эсперандье, осторожно приподнимая череп того, кто был когда-то Гриммом. — Однако он поступил по-другому. — Большие бледно-голубые глаза из-под очков искали взгляд Эсперандье. — Нет, молодой человек! Он поступил по-другому… Наш убийца — хитрец. Он позаботился о том, чтобы расположить скользящий узел сбоку, и таким манером обеспечил временный кровоток через одну из сонных артерий, ту, что с другой стороны узла. Что же до ремней, привязанных к кистям, то они уберегали от тяжелого травматического шока спинной мозг. Убийца хорошо знал, что делает, уж поверьте мне. У этого бедняги была необыкновенно длинная агония. — Его толстый, безупречно опрятный палец двинулся в сторону глубокой борозды на шее аптекаря. — Во всех случаях мы имеем факт повешения. Посмотрите, борозда расположена высоко, проходит как раз под челюстями и поднимается к той точке, где ремень был закреплен на мосту. Полоса неполная, какая была бы в случае использования веревки. Такое удушение обычно оставляет низкий, ровный след по всей окружности шеи. — Он подмигнул Эсперандье. — Знаете, так бывает, когда муж задушит жену веревкой, а потом пытается нас убедить, что она повесилась.

— Вы читаете слишком много полицейских романов, доктор, — отозвался Эсперандье.

Дельмас коротко хохотнул и тут же стал серьезен, как Папа Римский в момент благословения. Он опустил лампу на уровень наполовину оторванного носа и вывернутых наружу век на опухшем лице.

— Это и вправду один из самых омерзительных приемов среди всех тех, что мне приходилось видеть, — сказал эксперт. — За ним стоит неистовое, невыносимое бешенство и ярость.