Лед - Бернар Миньер

Комната была без окон, такая крошечная, что им пришлось прижаться друг к другу. Перед экранами компьютеров сидели мужчина и женщина. На мониторы выводилось изображение с камеры и множество окон с диаграммами и графиками. Камера показывала совсем молодого парня, сидевшего на табурете в другой комнате без окон, размером не больше кладовки. На голове у него был шлем с датчиками. Опустив глаза ниже, Сервас вздрогнул. Брюки у парня были спущены, а на пенис нахлобучен какой-то странный цилиндр, тоже весь в проводках.

— Это новая методика выявления сексуальных отклонений, она базируется на наблюдении за движением глаз и плетизмографии пениса в ответ на картинки виртуальной реальности, — пояснил психиатр. — Аппарат, который вы видите на пенисе, позволяет измерить степень физиологического возбуждения в ответ на разные раздражители, иными словами — эрекцию. Параллельно с эректильной реакцией мы наблюдаем за движением глаз пациента и определяем, какая часть виртуальной картинки больше приковывает к себе его внимание.

Психиатр наклонился и указал пальцем на одно из окон на мониторе компьютера. Сервас увидел, как опускаются и взлетают разноцветные линии прямоугольной диаграммы. Под каждой линией была обозначена категория раздражителей: «взрослый мужчина», «взрослая женщина», «мальчик», «девочка» и т. д.

— Раздражители поступают со шлема в виде коротких клипов и предназначены для разных категорий пациентов: для взрослых мужчин и женщин, а также для детей девяти лет. Для сравнения есть контрольный виртуальный «пациент» с нейтральной или асексуальной реакцией. Клип длится не более трех минут, мы замеряем физиологическую и окулярную реакцию. — Он поднялся. — Надо сказать, что большинство наших пациентов — насильники. В общей сложности у нас восемьдесят восемь коек: пятьдесят три в секторе С, двадцать восемь в секторе В и семь в секторе А.

Сервас прислонился к перегородке. Ему не хватало воздуха и начало знобить. Горло жгло как огнем. Но больше всего на него подействовал вид парня, который сидел на табурете в такой унизительной и нереальной позе и у которого намеренно вызывают преступные фантазии, чтобы лучше их измерить. Этот тип вызывал у него физическое отвращение.

— Сколько из них убийцы? — неуверенно спросил он.

Ксавье пристально на него взглянул и ответил:

— Тридцать пять. Все пациенты секторов В и А.

Диана наблюдала, как они прошли через холл к служебной лестнице. Трое мужчин и женщина. Ксавье о чем-то с ними говорил, и вид у него был напряженный, словно он приготовился защищаться. Мужчина и женщина, шедшие по бокам, засыпали его вопросами. Она подождала, пока они отойдут, и подошла к застекленной двери. На заснеженной площадке был припаркован внедорожник с надписью «Жандармерия» на дверцах.

Диана вспомнила свой разговор с Алексом по поводу убийства аптекаря. Видимо, полиция тоже как-то связывала это происшествие с институтом.

Потом ее поразила еще одна мысль: вентиляционное отверстие в кабинете и неожиданный разговор Лизы и Ксавье. Да и странная история с лошадью! Тогда Лиза Ферней упомянула, что полиция может сюда нагрянуть. Есть ли связь между обоими преступлениями? Полиция, наверное, задала себе тот же вопрос. Мысли Дианы вернулись к вентиляционному отверстию.

Она отошла от застекленной двери и деловым шагом покинула холл.

— У вас есть что-нибудь от насморка?

Психиатр уже в который раз внимательно оглядел Серваса и выдвинул ящик стола.

— Разумеется. — Ксавье протянул ему какой-то желтый тюбик. — Вот, примите. Парацетамол с эфедрином. Очень эффективен. Вы какой-то бледный. Может быть, позвать врача?

— Спасибо, и так пройдет.

Доктор подошел к небольшому холодильнику, стоявшему в углу помещения, и вернулся с бутылкой минеральной воды. Кабинет Ксавье был обставлен без роскоши: классеры с металлическими креплениями на полках, бар-холодильник, просторный письменный стол с компьютером, телефоном и настольной лампой, небольшая библиотека с профессиональной литературой, возле окна — несколько растений в горшках.

— Принимать надо по одной капсуле, максимум четыре в день. Прочтите надпись на упаковке.

— Спасибо.

На несколько секунд Сервас целиком погрузился в изучение руководства. Мигрень раздирала голову, особенно болело за глазами. Глоток холодной воды приятно разлился по горлу. Мартен взмок, рубашка под пальто прилипла к спине. Наверняка поднялась температура. Его знобило, да и в кабинете было нежарко. Индикатор кондиционера показывал двадцать три градуса. Перед глазами стояла картинка на экране компьютера: насильник подвергается насилию приборов, зондов, электронной аппаратуры. К горлу Серваса подкатила горечь желчи.

— Нам необходимо посетить сектор А, — сказал он, поставив на стол стакан.

Сервас хотел произнести это твердым и решительным голосом, но из-за боли в горле получился какой-то неясный сип. На другом конце стола взгляд, искрившийся юмором, внезапно померк. Сервасу это напомнило облако, наплывшее на солнце, отчего окрестный пейзаж, по-весеннему веселый, сразу сделался мрачным.

— Это действительно так важно? — Взгляд психиатра украдкой задержался на судебном следователе, сидевшем слева, словно ища поддержки.

— Да, — немедленно отозвался Конфьян, повернувшись к остальным. — Действительно ли нам нужно?

— Я полагаю, да, — прервал его Сервас. — Обязан сообщить вам одну вещь, которая должна остаться между нами, — сказал он, обращаясь к Ксавье. — Но может быть, вы и сами уже знаете…

Он перевел взгляд на молодого следователя. Несколько мгновений оба молча изучали друг друга. Потом глаза Серваса скользнули с Конфьяна на Циглер, и он успел прочесть безмолвное послание. Мол, полегче, не спеши.

— О чем вы? — спросил Ксавье.

Сервас откашлялся. Лекарство подействует не сразу. Виски зажало как тисками.

— Мы обнаружили ДНК одного из пациентов… там же, где был убит конь месье Ломбара, на верхней площадке фуникулера. ДНК Юлиана Гиртмана.

— Господи! Не может быть! — Глаза Ксавье широко открылись.

— Вы понимаете, что это означает?

Психиатр потерянно взглянул на Конфьяна и опустил голову. Его потрясение явно не было наигранным. Он не знал.

— Это означает, что Гиртман сам побывал наверху в ночь убийства либо там оказался некто, имевший доступ к его слюне, — безжалостно продолжил Сервас. — В любом случае все говорит о том, что кто-то из вашего института, Гиртман или нет, но замешан в этом деле, доктор Ксавье.

— Боже мой, это кошмар, — прошептал Ксавье и посмотрел на всех затравленным взглядом. — Мой предшественник, доктор Варнье, столько боролся, чтобы открыть институт. Не сомневайтесь, у этого проекта противников было предостаточно. Они никуда не делись, всегда готовы снова поднять голос. Есть люди, которые считают, что преступникам место в тюрьме, они против пребывания таких субъектов в долине. Если принять это во внимание, то теперь под угрозой оказывается само существование института. — Ксавье снял свои необычные красные очки, вытащил из кармана платок и принялся их до блеска протирать. — Людям, которые оказались здесь, больше некуда деваться. Наш институт — их последнее прибежище. Дальше — ничего. Таких людей не смогут принять ни обычные психиатрические клиники, ни тюрьмы. Во всей Франции всего пять учреждений для сложных больных, и в своей специфике наш институт — единственное из них. Каждый год мы получаем десятки заявок на прием больных. Это авторы так называемых жестких детективов, признанные невменяемыми, те, у кого распад личности достиг таких масштабов, что их не могут содержать в тюрьмах, либо опасные психотики, с которыми не справляются обычные клиники. Есть и другие обращения. Куда же денут всех этих больных, если нас закроют? — Он все быстрее тер стекла очков. — Я вам говорил, что в этих краях уже тридцать лет притесняют психиатрию в интересах рентабельности и бюджета. Местному департаменту институт стоит дорого. Разумеется, в отличие от других медицинских учреждений он представляет собой единицу международного масштаба и частично финансируется Европейским сообществом. Но только частично. В Брюсселе тоже немало тех, кто косо смотрит на подобный эксперимент.