Бессмертный избранный - София Андреевич

Ты задохнешься в этой яме. Никто тебя не услышит.

Я слышу эти слова и одновременно повторяю вслух. Поднявшись на ноги, я отступаю в центр клетки, за которой шорох осыпающейся земли все сильнее, все громче.

В отчаянии я кусаю палец. Но это только кажется, что кожу легко прокусить. Я кричу от боли, но не могу заставить себя сжать зубы достаточно сильно.

Вверху, внизу, вокруг меня — черная тьма. Она забирается ко мне под кожу, лезет в глаза, заставляет дрожать и замирать от ужаса. Мне кажется, что я уже по самую шею в мокрой рыхлой земле. Еще немного — и она набьется мне в рот и в нос, и я задохнусь.

Я шепчу слова защиты, прося ее у воздуха и воды. Плюю на ладонь снова и дую, одновременно приговаривая, прося — хотя не могу просить. Клетка трясется и дрожит под напором магии. Так сильно, что я едва держусь на ногах, но я боюсь хвататься за прутья, потому что моих пальцев тогда сможет коснуться чарозем.

Клетку швыряет в стену ямы, и я падаю. Перекатившись, тяну руки к прутьям, но не могу дотянуться — они где-то далеко, как будто за сотню мересов от меня.

Ты задохнешься в этой яме. Никто тебя не услышит.

Я, наконец, спохватываюсь. Нестриженными несколько дней ногтями я царапаю себя, почти сразу же ощущая запах крови. Еще и еще, пока рука не начинает пылать огнем, пока кончики пальцев не становятся липкими. Я торопливо размазываю слюну по руке, шепчу заветные слова, чувствуя, как щиплет раны грязь.

Клетка содрогается от нового удара. Магия захлестывает меня с головой, и вот я уже лежу на полу клетки с открытыми глазами, а сверху непрекращающимся потоком сыплется холодная земля.

— Кровь и вода теплы, земля холодна, как пришла одна, так ушла одна.

Земля набивается мне в рот, в нос, в уши, но я все повторяю и повторяю одни и те же слова.

— Кровь и воду мои, земля, прими, не друзья с тобой, но и не враги.

Клетка поднимается в воздух, и мне в лицо летит земля. Чарозему все равно, враг я или нет. Земля не имеет разума, как не имеет разума летящая в цель боевая игла. Она несет в себе яд, она может убить — но она никогда не задумается о том, кого должна лишить жизни.

С громким скрипом начинает сматываться цепь. Шепот превращается в разъяренный шип, и я понимаю, что это не морок — меня на самом деле поднимают. Но ведь еще ночь, и наверху я по-прежнему не вижу ничего, кроме темного неба. Цепь скрипит, клетка шатается, чарозем внизу беснуется, теряя добычу так рано.

Я испугана, но рада. Меня могут вытащить из ямы раньше только по приказу наместника, но я не знаю, смогу ли я продержаться до утра. Клетка показывается над краем ямы, и Чевь светит мне прямо в лицо. Она яркая, и вокруг светло, но в яме я ее не видела. Клетка застывает в воздухе, покачиваясь на скрипящей цепи. Из соседней ямы доносится хриплый стон Ирксиса.

— Нет. Нет!

— Приказ наместника, — говорит один из солдат, подходя ближе. — Вставай, за тобой пришли.

Я поднимаю голову, все еще дрожа от морока, и вижу у костра, возле которого охрана греется темной ночью, небольшой отряд. Это не те солдаты, что привели меня сюда, другие. Я вижу пустую двуколку, запряженную старой лошадью.

Приказ наместника. Но не помилование, потому как тогда меня сразу отпустили бы на свободу. Сердце сжимается, когда клетка со стуком опускается на край ямы. Солдаты подходят ближе, наставляют на меня друсы. Они не боятся ямы, но и не играют с ней — держатся поодаль, наблюдая и приглядывая друг за другом.

— Выходи.

Я поднимаюсь, отряхиваю с одежды невесть откуда взявшуюся землю. Рука от ладони до локтя покрыта длинными царапинами. Они уже вспухли, и кожа в этом месте горит огнем.

— Дайте мне воды, — прошу я, подходя к двери. — Пожалуйста, я хочу пить.

— Наместник тебя напоит, — огрызается солдат. — Ты теперь не наша забота. Выходи и вытяни вперед руки.

Дверь скрипит, открываясь, и я осторожно ступаю на твердую землю. Покачиваюсь, как будто за два дня в клетке я могла отвыкнуть ходить.

— Что приказал наместник?

Руки мне связывают у запястий. Солдаты наместника молча наставляют на меня друсы, указывая направление пути. Я оборачиваюсь и смотрю на пустую клетку и на цепь, уходящую в яму, где сидит Ирксис. Его не будут кормить, раз меня нет. Наместник не приказывал холить и лелеять вора. Но я ничего не могу сделать, даже магией.

— Какой приказ отдал наместник? — снова спрашиваю я.

— Садись в двуколку, маг, — отвечает мне самый молодой в отряде. Он почти мальчишка, и руки сжимают древко друса так сильно, что пальцы готовы сломаться. Он и говорит так же — сквозь зубы, выплевывая слова.

Я послушно забираюсь в двуколку. Ночь холодна, дует ветер, и в мгновение ока меня пробирает насквозь. Я не могу обхватить себя руками, чтобы согреться. До Шина недалеко, но путешествие покажется мне долгим. Я уже замерзла, а мы еще даже не отъехали.

— Что будет с Ирксисом? — спрашиваю я у солдат, оставшихся охранять клетки.

Тот же самый юноша наставляет на меня друс.

— Тебя не перевоспитал чарозем, маг? Почему ты открываешь свой поганый рот?

Я сжимаюсь от его взгляда и выражения лица. Он ненавидит магов. Он готов ударить меня древком, но в последний момент замирает и отводит друс.

— Едем. — Почему говорит только он? Неужели этот почти мальчишка здесь старший? Но остальные только молча кивают, и вскоре мы трогаемся.

Лошадь идет медленно, как будто нам некуда торопиться. Все молчат. Я решаюсь попросить воды, но мне никто не отвечает. Холодно, больно. Я подтягиваю колени к груди и пытаюсь хоть как-то согреться. До рассвета далеко, ночь темна, а наместник зачем-то приказал вытащить меня из клетки.

В воздухе пахнет жуском. Или этот запах уже впитался в мое тело и одежду. Мы въезжаем в город нескоро, но все это время я строю догадки, пытаясь хоть как-то отвлечься от жажды, боли в ране и холода.

Я не впервые не знаю, что меня ждет. Но я впервые — преступница, чья жизнь находится в чужих руках. И я очень хорошо знаю, что эти руки скорее ударят, чем приласкают.

Впереди огни — это светятся крайние дома Шина. Так непривычно видеть свет ночью. Мы в лесу всегда завешиваем окна шкурами. Ночная мошкара летит на человеческое тепло. Утром можно проснуться с окровавленным лицом, и это будет твоя собственная кровь. Кровесосы в лесу огромные, кусают больно, пьют много. Правда, во сне их укусов совсем не чувствуешь. А они пьют столько, что лопаются, разбрызгивая вокруг кровь — и на запах летят их собратья, и так до самого утра.

В Шине, похоже, совсем не боятся кровесосов. Или, может, они здесь не водятся?

По уже знакомой дороге мы подъезжаем к дому наместника. Меня бьет дрожь от холода и предчувствия, я сижу, опустив голову и стуча зубами. Зачем он вызвал меня среди ночи? Чтобы приговорить? Прогнать прочь? Убить на месте ударом друса?