Бессмертный избранный - София Андреевич

— Мама сталкивалась с этим так называемыми прорицателями. У Первозданного океана их полно, глядят в воду, видят каких-то чудовищ и рассказывают вот уже сотню Цветений о конце мира. Это все сказки. В Цветущей долине есть магия трав, воды, воздуха, крови и огня. Она же есть во всем известном мире. Есть и маги земли, правда, мама их никогда не видела. — Я сжимаю зубы. Я наверняка рассказываю ему то, что он и так знает — знает, если он маг. — Ты должен это знать. В Асморанте никто не учит… прорицанию.

— Видеть будущее магам не дано, — кивает Фраксис.

— Тогда почему я предназначена кому-то? И откуда ты знаешь? Этот человек сам пришел и сказал тебе, что у него есть на меня право? Можешь ему передать, что я снимаю с него все его обязательства. И у меня есть муж, хоть он думает, что я умерла.

Я киплю от злости. Прорицание, предсказание, пророчества. Мама еще девчонкой была как-то на ярмарке работников со своим отцом. И какая-то работница-маг, возомнив себя пророком, вдруг крикнула им вслед, что девочка проживет долгую жизнь, если отдаст свое сердце человеку, облеченному властью. Фиур города тут же приказал посадить нахалку в клетки, но мама запомнила эти слова и рассказала о них нам, когда мы подросли.

Мой отец — наместник Тмиру. В его власти целая земля, правда, теперь он не имеет наследников, и после его смерти Мланкину придется поломать голову над кандидатурой нового наместника. Мама любила его всем сердцем, и, рассказывая нам про тот день на ярмарке, не позволяла себе даже намекнуть на то, что выбрала его из-за брошенных тогда слов.

Я всего однажды робко заикнулась о том, что моя мать могла бы раскаяться и отречься от обетов, но Мланкин засмеялся и, хлопнув меня пониже поясницы, сказал, что я, видимо, совсем не знаю Сесамрин и еще глупее, чем кажусь.

В отряде, который был послан за ней, сначала умерли все лошади, потом передохли и люди. Слова моего мужа. Второй отряд потерялся в лесу, третий так и не собрали — травница из провинции уже успела навести на людей ужас. Сесамрин пропала из виду, но вряд ли приняла бы даже из рук дочери милость в обмен на раскаяние.

— Ты спишь со мной и ешь мою еду. Ты носишь моего сына, который будет сыном своего отца, а не внуком своей бабки. Ты отреклась от магии, Инетис, ты уже на моей стороне. Не понимаю, ты правда решила, что все это сделаешь и сможешь остаться собой? Идем в постель, надо выбить из тебя эти мысли.

Моя мать умерла, прожив всего сорок три Цветения. Пять из них она провела, скрываясь. Прорицание? Предназначение? Наверняка перед смертью мама вспомнила те слова. Что она чувствовала тогда?

— Эти шарлатаны дарят людям надежду, — говорю я. — А потом время ее отнимает. Это не магия, иначе мы бы чувствовали ее.

— Люди не могут видеть будущее, — кивает Фраксис. — Я не был у Первозданного океана, но слышал то же, что и ты. Эти маги даже зубы тсыя не носят. Знают, что могут нарушить клятву.

— Потому что все предсказания — ложь.

— Люди не могут предсказывать, — снова говорит Фраксис. — Но есть кое-кто, кто знает, что будет. Вот он может.

Я качаю головой.

— И кто же это? Не ему я, случайно, предназначена? — Меня утомляет это переливание из пустого в порожнее, да и о маме я сейчас думать не хочу. Я поднимаюсь и направляюсь к двери в сонные. — Я пойду отдохну.

— Инетис, ты предназначена человеку, но предназначение твое определил кое-кто другой, — говорит Фраксис.

Я оборачиваюсь.

— Я не собираюсь никому принадлежать. И не хочу больше слышать о предназначениях и всей этой чепухе. Хватит.

Я ухожу.

Ветер разносит сплетенные с конь-травой волосы мертвеца, и улисы начинают пропадать из виду, как и их лошади. Я стою за деревьями, наблюдая, как маги выходят из леса — два, четыре, шесть. Все в зелено-желтых корсах, сливающихся с листвой, все почти одинаково бородаты и молчаливы. Они держат в руках кинжалы, у одного на руке — боевая перчатка.

Он подает остальным знак, и четверо сразу подхватывают вылетевшего из седла юношу на руки и тащат в лес.

Я крадусь вслед за ними, и мысли мои лихорадочно мечутся.

Нападение магов на мирных путников на Обводном тракте — прямое и открытое нарушение запрета. Нападение на мигриса и рабриса, и, возможно, наследника — еще и оскорбление. Мланкин прикажет свернуть им шеи, как цыплятам, если поймает.

Что могло заставить магов пойти на это?

Я оборачиваюсь только раз — увидеть, как ударом по крупу лошадь юноши отправляют прочь. Мигрис и рабрис уже возвращаются, и я слышу окрик Чормалы, но поздно. Я едва успеваю ступить на тропу за магами. Лес меняется, и дорога пропадает из виду бесследно. Мы где-то посреди чащи, и солнце уже клонится к закату. Маги волокут юношу бесцеремонно, даже грубо.

Похоже, они знают, куда идут.

Я достаю из кармана остатки мозильника и обмазываю себя с ног до головы. Теперь главное — не приблизиться к ним, чтобы они не услышали запаха. Уж магам-то он наверняка знаком.

Высокий коренастый бородач отдает тихие указания. Кажется, он здесь главный, остальные беспрекословно подчиняются ему. Мы движемся по тропе, и мне приходится прилагать все усилия, чтобы не отстать — даже с ношей маги идут быстро, торопливо, словно боясь не успеть.

Мы добираемся до прилепившейся к стволу огромного дерева лачужки. Постепенно опускается сумрак, хотя только что был день, но меня это не удивляет — мы в вековечном лесу, здесь время и место ведут себя как хотят.

Маги останавливаются, юношу просто бросают на землю. Я прячусь за стволом дерева, слушая разговоры. Мне не нравится то, что я слышу.

— Оставите его здесь под присмотром. Он не должен никуда выходить, главное — не позволяйте ему видеть женщин. — Бородач качает головой. — Он сказал: никаких женщин кроме предназначенной. Это понятно?

Он? Предназначенной?

— Это и правда тот, кто нам нужен? — спрашивает высокий худой маг писклявым голосом. — Это тот юноша, про которого сказано?

— Спросишь у него самого, когда вернется, — отрезает бородач. — Или, может, ты перестал верить ему?

Маг качает головой.

— Я верю. Я верю, Фраксис.

— Я не желаю слышать имен здесь. — Бородач склоняется над лежащим на земле юношей, потом поднимает голову и окидывает стоящих вокруг тяжелым взглядом. — Если он запомнит имена, он запомнит и слова. Несите его в дом. Уложите на кровать и не отходите ни на шаг.

— Как быть, если он проснется и захочет уйти?

— У вас есть веревки. Вы знаете, что с ними делать.

Юношу поднимают с земли и заносят в домик. Он такой крошечный, что я спрашиваю себя, как в нем могут поместиться пять человек. Но, как видно, внутри лачуга больше, чем кажется.

— Я ухожу и вернусь через несколько дней, — говорит Фраксис остальным. — У нас есть та, что возвысилась и пала. Есть тот, что потерял все, чтобы все обрести. Нам нужны тот, кто все отдал, и та, у которой нечего отнять. Мастер скоро приведет девушку, а я пока разузнаю все про четвертого.