Московское метро. От первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

4 квартал 1932 …… (5.200) / 60,5 — (635) / 7,4 — (8.600)

1 квартал 1933 …… 5.734 / 63,4 — 727 / 8,0 — 9.038

2 квартал 1933 …… 8.499 / 64,7 — 848 / 6,5 — 13.141

3 квартал 1933 …… 14.893 / 68,0 — 1.762 / 8,0 — 21.907

4 квартал 1933 …… 25.326 / 77,1 — 2.195 / 6,7 — 32.848

1.1.1934 …… 27.410 / 74,2 — 2.609 / 7,1 — 36.922

1.2.1934 …… 38.434 / 78,6 — 3.100 / 6,3 — 48.897

1.3. 1934 …… 49.130 / 80,5 — 3.855 / 6,3 — 61.062

1.4. 1934 …… 54.638 / 79,9 — 4.449 / 6,5 — 68.421

1.5.1934 …… 60.302 / 79,7 — 4.756 / 6,3 — 75.639

1.6. 1934 …… 56.724 / 80,0 — 4.319 / 6,1 — 70.936

1.7. 1934 …… 53.788 / 78,7 — 4.539 / 6,6 — 68.347

1.8. 1934 …… 51.776 / 77,6 — 4.766 / 7,1 — 66.750

1.9. 1934 …… 51.475 / 76,0 — 5.080 / 7,5 — 67.719

1.10. 1934 …… 51.459 / 76,5 — 4.859 / 7,2 — 67.294

1.11.1934 …… 49.933 / 74,9 — 4.979 / 7,5 — 66.709

1.12. 1934 …… 49.178 / 75,0 — 4.856 / 7,4 — 65. 605

1.1. 1935 …… 48.056 / 74,3 — 5.038 / 7,8 — 64.668

1 1.2.1935 …… 47.737 / 74,4 — 4.668 / 7,3 — 64.154

Рис. 22. Рабочая сила Метростроя, 1931-1935 гг.

В табл. 12 приведены сведения на 1 июня 1934 г. о распределении занятых на Метрострое по специальностям и областям использования.

Таблица 12.

Штатное расписание Метростроя на 12 июня 1934 г.

Отличительной чертой первых пятилетних планов была высокая текучесть рабочей силы на производстве и в строительстве, которая усилилась в 1929 г., в 1930 г. достигла своего пика и в последующие несколько лет продолжала держаться на высоком уровне. По отношению к числу рабочих в середине года в крупной промышленности в 1930 г. число уволившихся составило 152,4%, а вновь принятых на работу — 176,4%. Особо высокая текучесть наблюдалась в каменноугольной промышленности (в 1930 г.: 282,6% уволившихся), железорудной (293%) и пищевой (294%). Советский промышленный рабочий в течение 1929-1932 гг. в среднем пять раз менял место работы.

Партия характеризовала бывших крестьян как не склонных подолгу оставаться на одном рабочем месте и заявляла о недостатке пролетарского сознания и мелкобуржуазных настроениях. Но текучесть была свойственна именно рабочим старших возрастов и базировалась на реальных производственных отношениях. Частую смену места работы следует воспринимать как средство успешного противодействия системе, объявляющей стачку преступлением и лишающей профсоюзы их основной функции поиска для рабочих лучших условий труда, дополнительных бытовых удобств или более высокой оплаты. В условиях хронического дефицита рабочей силы люди почти всегда могли рассчитывать на то, что подыщут новую работу. Этот образ действий в годы форсированной индустриализации был усугублен обострением жилищного кризиса, ухудшением положения со снабжением продовольствием и потребительскими товарами, а также кардинальными отличиями в уровне зарплаты на отдельных предприятиях.

На стройках, которые служили промежуточными станциями для миллионов крестьянских мигрантов на пути из деревни к фабрике, текучесть кадров носила выраженный сезонный характер, который зависел не только от временной конъюнктуры строительного дела, но и определялся связью рабочих с деревней. Профсоюзная статистика 1932-1934 гг. наглядно демонстрирует, как весьма высокий показатель увольнений по этой отрасли (1932 г.: 306% в год, 1933: 292%, 1934: 231%) распределяется по отдельным отраслям (см. рис. 23): наибольшее число увольнений приходится не только на декабрь-январь, что было обычной практикой в строительстве, но и на июнь-август, т. е. на разгар строительного сезона. Это означает, что рабочие отправлялись на уборку урожая в свои села, чтобы затем (обратный приток заметен с сентября) возвратиться на стройку, хотя за 1932-1934 гг. эта тенденция заметно ослабла. Увольнения в ноябре-декабре теперь на треть происходили за счет сокращения рабочих мест или из-за окончания работ.

Рис. 23. Прием и увольнение строительных рабочих за 1932-1934 гг. в % к среднему числу занятых.

В московской промышленности среднегодовой показатель текучести до первой пятилетки составлял менее 20% в год, в 1929 г. — 50%, 1930 г. — 150% и затем слегка снизился до 100% в 1934 г. и до 90% в 1936 г. В строительной промышленности Москвы в начале 1930-х гг. этот показатель вырос до 300%, т. е. статистически трудовой коллектив одной стройки за год обновлялся трижды. Впрочем, статистики Госплана свидетельствовали, что три четверти промышленных рабочих относительно постоянно трудились на одном месте. Большую часть текучести обеспечивали рабочие оставшейся четверти, которые четырежды в год или еще чаще меняли место работы.

Высокий уровень текучести рабочей силы сам по себе, впрочем, не является специфической чертой сталинизма, но проявляется и в капиталистическом хозяйстве, когда не хватает рабочей силы и у рабочих нет или почти нет возможности отстаивать свои интересы с помощью профсоюзов. Так, на заводах Форда в Детройте в 1913 г. текучесть рабочей силы достигала 370%. Когда в годы Второй мировой войны американские профсоюзы кооперировались с работодателями и одновременно, благодаря производству вооружений исчезла безработица, показатель текучести рабочей силы вырос с 39% в 1939 г. до 87% в 1943 г. Аналогичная картина наблюдалась в национал-социалистической Германии, где в 1936-1939 гг. рост производства вооружений породил нехватку рабочей силы, и текучесть ее выросла на 100%. Одновременно на предприятиях понизились дисциплина и производительность труда, поскольку отсутствие представительства интересов рабочие компенсировали долгими перерывами, медленной работой и прогулами.

На Метрострое в первые годы текучесть рабочей силы была громадна. На 1 января 1932 г. на Метрострое было занято 176 рабочих. До 1 октября 1932 г. было принято еще 14359 чел. Но в тот же период Метрострой покинули 9215 рабочих (63,4%). По отношению к среднему числу рабочих показатель текучести за 9 месяцев составил 346%, или 38% ежемесячно. Тем самым средняя продолжительность пребывания на стройке рабочего составляла 10 недель. На одного рабочего в среднем от момента трудоустройства и до увольнения приходилось лишь 43,5 рабочих дня.