Командир особого взвода - Вадим Шарапов

– А что… – начал было Чирков, но Нефедов не дал ему договорить.

– То, что сейчас будет – необходимо. Никак без этого, понимаете? Хотим людей спасти, надо торопиться. Все!

Он подошел к девочке, которая стояла у дверей в подвал и испуганно смотрела вокруг. Шею и плечи Ангела кутала в старенький платок, придерживая его на груди рукой. Ее глаза, и без того большие на худеньком лице, стали совсем огромными, когда она увидела Ласса, статуей застывшего в углу.

– Bitte entfernen Sie… das Kopftuch[12], – коротко, подбирая слова, сказал ей Нефедов. Девочка посмотрела на него с ужасом. Тогда старшина присел на корточки, взял ее за свободную руку двумя ладонями и тихо, ласково сказал что-то, что Чирков не расслышал. Ангела закивала, попыталась улыбнуться и разжала вторую руку. Платок упал на пол и остался лежать у ее ног.

Дальше все случилось почти мгновенно. По обе стороны от девочки выросли Ласс и Тэссер, которые схватили ее за руки и развели их в стороны. Нефедов одним плавным движением переместился ей за спину. Он сорвал с шеи кожаный мешочек и выхватил из него белый, искрящийся под лампой квадрат. Лицо старшины дернулось от боли, он выкрикнул какую-то непонятную фразу и вдавил квадрат прямо в спину Ангеле, между лопаток.

Девочка закричала. Это был крик невероятной муки, вибрирующий визг смертельно раненного животного. Ее худенькое тело выгнулось в дугу, так, что она почти достала затылком до собственных пяток. Внезапно вой оборвался на самой высокой ноте, и девочка рухнула прямо на руки белому как мел Нефедову, стиснувшему в зубах костяную пластину амулета.

– Да что ж ты делаешь, сволочь! – не выдержал Чирков. Он рванулся было, чтобы остановить, прекратить – но тут же что-то швырнуло его назад, впечатало в шершавую стену. Совсем рядом оказалось нечеловеческое лицо с черными глазами, в подбородок уперлось острие костяного ножа. Чирков замер, глядя в глаза альву.

– Отпусти его, Тэссер, – голос Нефедова звучал устало. – А ты, капитан, охолони малость. Тебе только что жизнь спасли. Вышел бы ты из круга – и пока, суши портянки на тот свет.

– Зачем с ней… так… – хрипло, с ненавистью проговорил капитан.

– Все с ней в порядке, – сказал старшина. – Спит девчонка. Проснется и даже не вспомнит ничего. Нам ее с собой взять придется, а без руненшутца она и пяти шагов не пройдет. Теперь вокруг нее защита такая, что не позавидую тому, кто к ней с дурной мыслью сунется. За тебя-то спокоен, вон ты как вскинулся, чисто Аника-воин.

Он внимательно глянул на Чиркова.

– Что, товарищ капитан? Нелюди мы, Охотники?

– Нет… – растерянно пробормотал Чирков. – Я просто… не ожидал такого.

– Бывает, – Нефедов уже думал о чем-то своем. – Все. Теперь до вечера готовимся.

Закат навалился на Рутцендорф как-то сразу, будто в небесах разлили ведро багровой краски. Солнце стремительно упало за горизонт, и сумерки вступили в свои права. Городок жил тихой жизнью – проходили по своим маршрутам военные патрули, изредка проезжала машина, местные жители сидели по домам, соблюдая комендантский час.

Степан Нефедов, одетый в черный комбинезон, устроился на куче щебенки у стены полуразрушенного дома, глядя туда, где пустая улица давала крутой поворот. На ремне у старшины висел «парабеллум» в потертой кобуре и нож в простых серых ножнах. Рядом стоял высокий светловолосый парень. Это был Никифоров, маг из особого взвода.

– На самом деле там никакого поворота нет, – сказал Нефедов капитану Чиркову, который подошел и теперь, прищурившись, пытался рассмотреть улицу в полумраке.

– А что там? – спросил Чирков.

– Кирха там. И погост ихний. Только глаза всем заморочены. И не просто заморочены, а даже сдвинулось все кругом. Если сейчас туда пойдете, товарищ капитан, то выйдете к площади, которая у нас за спиной. Такая вот геометрия, понимаешь, – усмехнулся Нефедов. Тут же посерьезнел и тихо спросил у парня: – Никифоров, что видишь?

– Почти ничего, – отозвался светловолосый. – Вроде есть какие-то очертания. Ясно, что туда надо идти. Если бы время было как следует подготовиться…

– Если бы нашей бабушке да дедушкин… прибор, – отозвался Нефедов. Посмотрел на Чиркова. Капитан заметил, что глаза у старшины тоже стали черными, как у альвов – две бездонные дыры.

– Все, капитан. Попрыгали, понеслись. Ждите сигнала. Какого – не знаю, но ты точно не пропустишь. Давай, как договорились – следите. Чтоб здесь и мышь не проскочила, а главное, чтоб не шлялся никто. Всем оглобли заворачивай.

Он встал, взял за руку безмолвно стоящую в тени Ангелу, тут же отпустил, погладил по голове. Девочка серьезно, уже без страха посмотрела на него, кивнула и медленно пошла по улице.

– Warten Sie[13], – негромко окликнул ее Степан. Девочка послушно остановилась.

– Слушай, старшина, – спросил Чирков, радуясь хоть малой отсрочке, после которой, как он ясно понимал, спрашивать будет некогда и не у кого, – а зачем ты ребенка-то с собой тащишь?

– Ты волком только на меня не смотри, – Нефедов ухмыльнулся. – Давай покурим напоследок, потому как непонятно, доведется ли потом покурить.

Они закурили, каждый свое.

– С собой ее тащу, потому что в том заклятье, которое они вокруг кирхи и кладбища сплели, есть только одна уязвимая щель. Напролом туда идти – можно хоть на танке, все без толку будет. Да ты сам видел, как тут танкисты гарцевали, опять на ту же площадь и приехали. А щель здесь такая, что пройти сквозь нее можно, но только поводырь должен быть особенный.

– Как она? – Чирков посмотрел на Ангелу.

– Как она. Девочка, да еще и сирота. Отрезанный ломоть. Объяснять всего не буду, только одно запомни – ей сейчас ничто не грозит. Если в нее выстрелить из пушки, то снаряд в стволе разорвется. Если из пулемета – в нем патрон переклинит. А если вдруг найдется ухарь, который с ножом кинется, он сам себя и зарежет. За ней пойдем, она нам откроет дорогу. А дальше уже наша забота, мы тоже вроде как не от мира сего.

– Прямо как в сказке, – удивился капитан.

– Такие сказки в гробу бы виделись, – сплюнул Нефедов. – Ладно, хорош трепаться. Пора.

Он бросил окурок под ноги, наступил на него подошвой шнурованного парашютного ботинка, и, прежде чем Чирков успел что-то сказать еще, исчез в тени, кивнув Ангеле. Девочка вышла на середину улицы и пошла вперед, зябко кутаясь в платок. Вслед за ней, нога в ногу, след в след, как волки, двинулись три темные фигуры.

«Нефедов… Никифоров… третий кто?» – подумал Чирков. Третьего он не знал, но это точно был кто-то из особого взвода, большая часть которого невидимо и неслышно притаилась в развалинах вокруг. Уважение к Охотникам, щедро смешанное со страхом, еще возросло у Чиркова, когда несколько часов назад он увидел смертный обряд. Особый взвод отпевали живьем. Причем и по-христиански, и по совсем древним, языческим обычаям. Каждый из Охотников становился живым мертвецом, уже не имевшим ничего общего с обычными людьми.