Гипнотизер - Андреас Требаль

Я всегда считал себя психологически неуязвимым и в то же время бережно взращивал в себе ненависть к аббату, а в один прекрасный день едва не угодил в смертоубийцы. Права была Мария Тереза, сказав тогда: «Ты годами отыскивал грехи в аббате, однако засевшая в тебе трусость не позволял обратить внимание на свои собственные». Впервые мне придется заплатить дорогой ценой: утратой расположения Марии Терезы. И если я задумаю вновь отвоевать его, мне предстоит в очередной раз вступить через трюмо в тот мир и, отбросив все страхи, соскочить в преисподнюю собственной несостоятельности. Я стоял на пороге рискованного предприятия, прежде чем расстаться с самим собой, наконец взглянуть правде в глаза.

Жилет Даниеля Ролана украшала та самая бриллиантовая булавка, какую я впервые увидел в вечер исцеления Ла Бель Фонтанон. Но в отличие от того вечера его сюртук и брюки были теперь безупречно отглажены, да и лицо показалось куда менее морщинистым. Сдержанно-дружелюбно он приветствовал меня и представил полицейского комиссара, богатыря-великана, напомнившего мне господина Боне. Альбер Жоффе, как выяснилось, вовсю занимался расследованием обстоятельств убийства Людвига Обсркирха, к сожалению, до сих пор в его распоряжении не было ни малейших данных, чтобы с определенностью утверждать, у кого именно на совести это убийство.

— Слышите, месье Петрус? Ни малейших данных. Обычный жаргон ни на что не способных бюрократов.

— Очень вежливо с вашей стороны, граф, называть нас ни на что не способными, — не выдержал Даниель Ролан. — В особенности если принять во внимание, что именно месье Жоффе удалось путем постепенного внесения требуемой суммы обеспечить вашей дочери хотя бы сносные условия пребывания вне дома.

— Да, Элен, которая всегда как сыр в масле каталась…

Граф уже раскрыл было рот, чтобы отпустить одну из своих несравненных шпилек, но, одумавшись, промолчал. Я был смущен ничуть не меньше Даниеля Ролана и Альбера Жоффе: даже если Элен далеко не из красавиц, тем не менее мне было весьма странно слышать из уст ее отца столь презрительные высказывания в адрес дочери. Неужели графиня де Карно такая уродина? Если исходить из слов графа, она вторая Маргарита Маульташ, «безобразная герцогиня»!

— Элен! Дорогая! Мы направляемся к тебе!

На стук горничная распахнула двери и, присев в книксене, упорхнула куда-то, явно довольная, что наконец смогла покинуть покои графини, и ее хитроватая улыбка отнюдь не удивила меня. Графиня де Карно, оккупировавшая второй этаж дома, принимала нас в гостиной стиля периода Директории. Мебель здесь была сплошь на римский манер — изогнутые ножки, бронзовые украшения, кресла — тонкие подлокотники и низкие спинки. Верность строгому стилю подчеркивалась и обоями, и гардинами, в которых доминировали пурпур и золото, хоть и в смягченной гамме, но зеркальный блеск ничем не покрытого паркета и в особенности его основанный на оптическом обмане орнамент вызывали головокружение.

Возлежавшая на длинной кушетке Элен была погружена в чтение.

Я смутился. На молодой женщине было усыпанное розами платье цвета слоновой кости. Оторочка рукавов и декольте, рюши из шифона розового оттенка, на бархатных туфельках красовались пышные помпончики — одним словом, в одежде графиня исступленно подчеркивала женственность и романтичность. Лицо в обрамлении роскошных локонов — Создатель явно не обделил Элен по части волос.

И ростом тоже! Элен была долговяза до безобразия. Но самым ужасным в ней были ее ступни, соперничавшие подлине с раскрытым фолиантом. Долговязость и худоба оттесняли на задний план даже отсутствие грудей. Жутким был и серебристый взор невидящих глаз; теперь я понимал, что любой, кто попытался бы заглянуть ей в глаза, вольно или невольно рисовал у себя на физиономии ироническое выражение.

— Элен, дитя мое, это месье Ролан и месье Жоффе, их ты хорошо знаешь, а вот с месье Петрусом вы не имеете чести быть знакомыми.

Я отвесил легкий поклон, но, судя по всему, отделаться только этим явно не удалось бы — графиня пожелали, чтобы я поцеловал им руку, — жест особого расположения, в чем я тут же убедился, поскольку господ из полиции ничем подобным не удостоили, даже формально-вежливой улыбкой.

— Месье Петрус, какими бы побуждениями ни руководствовался мой отец, решив привлечь и вас к этому допросу, вы должны обещать мне, что, если я стану жертвой насилия, ваша позиция будет оставаться нейтральной и вы опубликуете вот это письмо в «L'ami du peuple»[5].

— Каковым вы, графиня, намерены проложить след, — участливо произнес Альбер Жоффе. — Тогда мы сможем исключить тот факт, что ваши похитители происходят из центральной и южной частей страны. Ибо читатели упомянутой газеты в основном обитают в Париже и в северо-восточных департаментах.

— Разумеется. Только это мало о чем говорит. То, что меня решили освободить в Эперне, вполне может быть просто инсценировкой. Бернар не глупец. Он куда образованнее всех нас, вместе взятых. Регулярно прочитывает и «Journal de Débats»[6], и Вольтера, и «божественного маркиза».

— Стало быть, его зовут Бернар и он обожает читать маркиза де Сада? Элен, дитя мое, это важные вещи… Следы. Как умно с твоей стороны, что ты столь охотно посвящаешь нас в свои воспоминания. Кажется…

— Месье Петрус, вот письмо, и действуйте в соответствии с нашей с вами договоренностью. Я чувствую, что угроза близка. И поэтому предельно откровенна. Такой восприимчивый человек, как Бернар, все смог предусмотреть.

Я механически взял у нее письмо и положил во внутренний карман сюртука. Я мало понимал, что подвигло Элен на такую патетику, к тому же дурно сочетавшуюся с ее писклявым голоском и прошивавшим меня насквозь серебристым взором, словно она вдруг воспылала ко мне любовью. Как ни трудно в это поверить, внушавшая сочувствие и в то же время несколько комичная внешность Элен имела все шансы замутить разум кому угодно.

Давать ответ или нет? Смогу ли я выполнить данное мне поручение? Призвав на помощь внутренние силы, мне не без труда удалось избавить себя от этого серебристого взора, и, лишь увидев с трудом сдерживавшихся Ролана и Жоффе, я стал понимать, что за феномен послужил головной болью и графу, и полиции.

— Графиня, вы уверены в том, — осторожно осведомился я, — что Бернар, которому вы готовы отдать сердце, испытывает те же чувства к вам?

— Именно потому он и похитил меня! — со страстью в голосе прошептала Элен. — Мне никогда не забыть этого часа, когда дух сладкого соблазна заставил меня тогда поехать в Венсеннский лес. Я отправилась туда в открытом экипаже, ехала в направлении дворца, а он подскакал на вороном жеребце. Бросил мне букет цветов и талоном устремился прочь. Я не знала, что и думать, но тут обнаружила его письмо, прочла его… Уже на подъезде ко дворцу он удивил меня во второй раз, пожелав сыграть роль кучера, а последний должен был на его вороном жеребце прибыть сюда, домой. Что он только мне не рассказывал! В Опере не сводил с меня глаз, ходил за мной буквально по пятам целых полгода, не находя в себе мужества назначить свидание.