Не совсем мой, не совсем твоя - Татьяна Воронцова

На то, чтобы попасть в эту квартиру, у нее ушел целый час. Она стучала, звонила… опять стучала, опять звонила… пока вконец не измучилась. Изнутри не доносилось ни звука. Из соседних квартир начали выглядывать возмущенные граждане. Ошиблась этажом, милочка? Может быть, пригласить милицию? Тогда она спустилась вниз, побродила взад-вперед по тротуару и уселась на каменный бордюр.

– Ксения! – окликнули сверху.

Она подняла голову. На балконе пятого этажа стоял Ник в черном шелковом кимоно и манил ее рукой.

– Поднимайся, только тихо. Я тебе открою.

Так она оказалась в этой чудесной, залитой теплым золотистым светом кухне, где в результате недавнего ремонта появился даже скромный бар.

– Пей, милая. Этот коктейль нужно пить холодным.

– А что в нем?

– Все как положено: четыре части водки, одна часть сухого мартини, одна оливка, одна долька лимона. Взболтать, но не перемешивать.

– Крепкий, наверное. – Ксения делает один маленький глоток. – Здорово! Не думала, что это так вкусно.

– Да, старина Джеймс знает в этом толк.

Ник смотрит на нее с ласковой и слегка отрешенной улыбкой, которая почему-то пугает ее до дрожи. Черный шелк небрежно запахнутой куртки, черный шелк упавших на лоб волос… В этом кимоно он похож на заморского принца или на кинозвезду, наслаждающуюся редкими минутами отдыха в перерыве между съемками. Усталость чувствуется в каждом его движении. В том, как он облокачивается на черный мрамор стойки. В том, как пальцами зачесывает назад свои отросшие уже до плеч волосы.

– Тебе пора постричься, – рассеянно говорит Ксения.

И что это ей в голову взбрело? До того ли сейчас?..

– Пожалуй, – также рассеянно соглашается Ник, думая о другом.

О чем? Вероятно, о том, что побудило ее нарушить неприкосновенность периметра. Ксения уже успела рассказать ему и о зловещих звонках, и о подлом предательстве бывшего бойфренда, но в ответ пока не услышала ничего утешительного. Это просто вилы какие-то! Весь мир против нас!.. Очень тонкое наблюдение, однако за этим не стоило тащиться через весь город, а притащившись, еще целый час ломиться в запертую дверь.

Рассматривая глиняные горшки на полках, которые выглядят так, словно хозяин дома собственноручно вылепил их на гончарном круге, Ксения внезапно спохватывается:

– А где же Хэнк?

– Он… – Выражение глаз Ника неуловимо меняется, и Ксения наконец понимает, что здесь-то и зарыта собака. – В мастерской.

– Он знает, что я здесь?

– Нет. Он находится под действием препарата, изменяющего сознание. Любое несанкционированное вторжение из внешнего мира может ему повредить. Любая негативная эмоция, любой, даже самый незначительный, стресс.

– Мое появление – это стресс?

– Для него ты чужой человек. Чужой человек на его территории. Конечно, мы можем все объяснить, но в первый момент…

– Он принял наркотик? – спрашивает Ксения, уже догадываясь, каков будет ответ.

– Не наркотик. Психоделик.

– О господи… – Она закрывает глаза, потому что на какую-то более бурную реакцию у нее не хватает сил. – Зачем?

Ник пожимает плечами.

– Чтобы стать буддой.

– Ты смеешься?

– Нет, просто не знаю, как ответить на твой вопрос.

– А ты? – Она встревоженно заглядывает ему в лицо, и он не отводит глаз. – Ты тоже принял этот… препарат?

– Ни в коем случае. Я – его гид. А гид должен быть чистым.

– Что же ты делаешь для него как гид? Не допускаешь вторжений из внешнего мира?

– Не только. Моя задача проследить, чтобы он благополучно покинул это трехмерное пространство и благополучно вернулся назад. Чтобы не впал в депрессию. Чтобы не нанес себе никаких увечий.

– Но сейчас, когда ты со мной…

– Сейчас он рисует. Выплескивает все на бумагу. А на прошлой неделе писал маслом и темперой. Видела бы ты эти полотна! Очень скоро за них будут предлагать бешеные деньги.

Итак, где-то в стенах этого дома заряженный кислотой художник переживает катастрофический прорыв бессознательного, а они сидят и обсуждают происходящие с ним метаморфозы, как другие обсуждают планы на ближайшие выходные. Так же обстоятельно, так же невозмутимо. Ксения чувствует, что уже преодолела этап, когда признания, подобные этим, вызывают истерические припадки или взрывы негодования, и теперь просто старается принимать вещи такими, какие они есть.

– Ты тоже имеешь опыт кислотных путешествий?

– Да.

– Да?.. – Участившееся сердцебиение свидетельствует о том, что к ЭТОМУ она оказалась не готова. – Где же это было? В Москве?

– Нет, в Цюрихе. Я участвовал в международных семинарах, посвященных различным техникам расширения сознания. А потом вместе с Ладой занимался в группе доктора Маргарет Келлер. Там есть возможность получить представление не только о кислотных путешествиях, но также о длительной изоляции, регрессивном гипнозе, телепатической коммуникации и других специфических «трансовых» состояниях.

– И тебе действительно удалось пережить все эти состояния? У тебя получилось?

– Не сразу, но… в общем, да. Все получилось, как только я перестал бояться. Собственно, это и было целью наших занятий.

– А Лада? Она научилась не бояться?

– Она научилась не бояться, а я научился ей помогать. И когда ангел Аваддон заглянул ей в глаза, – кривоватой улыбкой он извиняется за метафору, – она ушла без страха.

Занавесь окно. Отключи телефон.

Разбуди всех нечистых, что спят по углам.

Прошепчи заклинанье имен вне времен

И под музыку «Битлз» отвори свой Сезам.

Пусть танцует луна. Пригласи же луну

На полуночный танец несбывшихся снов,

Не зови и не жди – и тогда я шагну

Под своды тобой возведенных шатров.

В глубине души Ксения начинает сомневаться, а правильно ли они поступают, продолжая этот разговор. В то же время она понимает, что ничего подобного больше не повторится. Если сейчас она что-то упустит, после ей уже никто ничего не объяснит. Ник бывает откровенен, но не настолько. Сегодняшнюю откровенность она заслужила тем, что подвергалась опасности ради него. Когда можно будет сказать, что все позади, он упрячет свои воспоминания в золотой ларец, ларец скормит киту, а кита выпустит в синее море.

– Ты все время был рядом?

– Да. Я принес ей розы, много роз, и расставил по всей комнате. Часть даже положил на постель. Я зажег свечи и включил Четвертую симфонию Бетховена. Потом я ввел ей немного кислоты, лег рядом и начал слушать ее дыхание. Мы разговаривали без слов. Вообще-то не впервые, но впервые так долго.