Логика чудес. Осмысление событий редких, очень редких и редких до невозможности - Ласло Мерё

Я пришел к выводу, что эта девушка обладала интеллектом очень высокого порядка (она безошибочно сдала вступительный тест Менсы), но в то же время чрезвычайно простым — она не загромождала свое мышление сложными концепциями. Какими бы ни были приливы и отливы Диконии, она всегда найдет себе место, потому что способна претворять в жизнь ту стратегию, которую Талеб рекомендует для Диконии: валять дурака там, где это уместно[117].

В некотором смысле эту же стратегию осуществляет и кубик Рубика. Его механическое устройство замечательно тем, что, как его ни поворачивай и ни перекручивай, его внутренняя конфигурация остается в точности такой же, как раньше, хотя цвета его граней, разумеется, перемешиваются. Сначала Эрнё Рубик попытался создать свой кубик при помощи сложной конструкции из резиновых лент, но ленты эти так перепутывались, что через некоторое время даже самому сильному игроку не удавалось повернуть кубик. В конце концов он пришел к решению, которое, хотя и было совершенно неочевидным, работает чрезвычайно простым образом. Чудо механической конструкции кубика Рубика возникло из доходящей почти до глупости простоты принципа его работы.

Принцип масштабной инвариантности обладает такой же простотой. Он позволяет нам отличать области Диконии, которые можно считать умеренно дикими. Хотя он сводится к чрезвычайно простой концепции — что некий объект должен иметь одинаковую структуру как в мелком, так и в крупном масштабе, — как мы уже видели, самоподобный объект, который мы называем фракталом, может быть поразительно (и даже бесконечно) сложным. Масштабная инвариантность пока что успешно применяется только в прикладном искусстве — например, в компьютерной графике. Никто не придумал, как заставить этот принцип работать в крупных технологических или промышленных масштабах.

Другая важная составляющая возникновения Диконии — экстремальная конкуренция. К примеру, дарвиновская эволюция работает не только в природном мире, но и в экономике. Эволюция предполагает наличие общего принципа — известного уже почти два столетия, — который действует как в Тихонии, так и в Диконии, но особенно полезен может быть именно в последней.

Дарвиновскую теорию естественного отбора часто понимают превратно. В воображении неспециалиста «выживание наиболее приспособленных» начинает означать торжество сильных и вымирание слабых. Но такая картина совершенно не отражает сути дела. Естественный отбор может показаться жестоким — как сказал Теннисон, «красны природы зубы, когти»[118], — но именно естественный отбор позволяет выживать тем формам жизни, которые в поединке погибли бы.

Рассмотрим для простоты один гипотетический пример. Представим себе, что в косяке рыб есть особи, сравнительно слабые и неспособные успешно бороться за пищу со своими более сильными товарищами. Этим рыбам приходится непросто. Они живут сравнительно недолго и реже спариваются. Но предположим, что некоторых из этих слабых рыб занесло в некий мутный глухой залив, в котором мало еды и добыть ее трудно, но зато нет конкуренции, потому что более сильные рыбы предпочитают бороться за выживание в открытом море, где еды сколько хочешь. Некоторые из наших тщедушных рыбок могут остаться в этом заливе и выжить, хотя они уступают своим более сильным родственникам во всех отношениях. Наши рыбы нашли себе дарвиновскую экологическую нишу и с течением времени, существуя изолированно от своих бороздящих моря собратьев, они могут образовать отдельный вид, и у этого нового вида могут развиться новые характеристики — например, зрение, или чувство равновесия, или маневренность, — лучшие, чем у вида, от которого он произошел.

Аналогичный принцип в экономике был открыт Давидом Рикардо в 1817 году, более чем за сорок лет до публикации «Происхождения видов» Дарвина. Рикардо, британский экономист, анализировал международную торговлю и обнаружил, что две страны могут заключить друг с другом взаимовыгодную сделку, даже если одна из этих стран способна производить все, чего касается эта сделка, с большей экономической эффективностью, чем другая[119].

Предположим, что страны X и Y — пусть они называются Иксистан и Игрекистан — производят и поставляют друг другу продовольствие и одежду, причем каждая из этих стран может потребить того и другого столько, сколько она может либо произвести, либо приобрести. Иксистан может производить в сутки либо в три раза больше одежды, либо в два раза больше продовольствия, чем Игрекистан, в зависимости от того, какой продукции присваивается более высокий приоритет. Если Игрекистан может произвести больше продовольствия, чем ему требуется для внутреннего потребления, ему выгоднее по окончании производства продовольствия, необходимого на эти сутки, не переключаться на производство одежды, а продолжать производить продовольствие. Иксистан заберет у Игрекистана избыток продовольствия в обмен на одежду, которую Игрекистан мог произвести для своих нужд за это же время. Такое положение вещей выгодно и для Иксистана, если курс обмена одежды на продовольствие позволяет обменять некоторое количество одежды на большее количество продовольствия.

Хотя Иксистан производит оба вида продукции более эффективно, чем Игрекистан, ему на самом деле менее выгодно производить продовольствие, чем Игрекистану. В этом странном наблюдении и заключается суть открытия Рикардо, которое проще всего понять, если рассмотреть, каким объемом производства одежды каждая из стран должна пожертвовать, чтобы произвести одну единицу продовольствия. Иксистану производство одной единицы продовольствия стоит производства полутора единиц одежды, а Игрекистану — всего одной единицы. В терминах, которые использовал Рикардо, Игрекистан обладает сравнительным преимуществом в производстве продовольствия несмотря на то, что абсолютный объем его суточного производства продовольствия меньше, чем у Иксистана. Рикардо установил, что этот принцип действует в международной торговле вообще.

Логика сравнительных преимуществ в точности совпадает с логикой дарвиновской эволюции. Игрекистан и слабые рыбы обладают сравнительным преимуществом не потому, что они лучше производят продовольствие или находят еду в своем заливе, а потому, что во всех остальных областях их производительность значительно ниже. Слабые рыбы жертвуют меньшим ради поисков еды в своем застойном заливе, и поэтому им выгоднее жить в этом заливе, чем пытаться конкурировать с другими представителями своего вида. Когда Игрекистан производит продовольствие, то объем производства одежды, которым он жертвует, меньше, чем тот, каким пришлось бы пожертвовать Иксистану, реши он производить продовольствие. Как это ни парадоксально, их выживание обеспечивается их слабостями, если только им удается найти нишу, в которой они оказываются менее неприспособленными, чем их конкуренты.

Ни дарвиновская, ни экономическая конкуренция не устроены по принципу «все или ничего», и, несмотря на всю их безжалостность, оба типа конкуренции способствуют образованию и выживанию форм жизни и экономических систем. Те, кто находит свое сравнительное преимущество, получают шанс на выживание — несмотря на свое отставание во всех других областях.