Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

вскоре что-то заставило Плеханова усомниться в целесообразности участия социал-демократов в будущей конференции, и Циллиакусу во время их личной встречи в Амстердаме в августе 1904 г. пришлось употребить весь свой ораторский талант, чтобы, по выражению Ратаева, «сломить упорство своего собеседника»[531].

Здесь же, в Амстердаме, финский «активист» встретился с представителями других социалистических партий, делегатами очередного конгресса II Интернационала, на котором сам он фигурировал в качестве гостя (по этому же случаю в Амстердам явился и Ратаев «в сопровождении агентуры» – Азефа). 18 августа на парадном обеде в присутствии эсеров Азефа, Е.К. Брешко-Брешковской, Ф.В. Волховского, И.А. Рубановича и В.М. Чернова, а также делегата от Бунда Ц.М. Копельзона Циллиакус развил свой план действий. В «стенографическом» изложении Ратаева, рукой которого, как всегда, водил Азеф, этот план выглядел следующим образом: «В самом непродолжительном времени необходимо собрать конференцию делегатов от всех российских и инородческих революционных и оппозиционных групп. Делегаты должны обсудить текст общего манифеста против войны и выработать план общих совместных и одновременных действий для понуждения всеми мерами, хотя бы самыми террористическими, прекратить войну. Такими мерами могут быть одновременные в разных местностях вооруженные демонстрации, крестьянские бунты и т.п. Если понадобится оружие, добавил Циллиакус, то финляндцы берутся снабдить оружием в каком угодно количестве. Все согласились на этот план»[532]. Как видим, планы Циллиакуса относительно характера совместных действий революционных и оппозиционных партий претерпели изменения. Теперь и под очевидным влиянием Акаси центр тяжести из области пропагандистской («манифест против войны») был им перенесен в сферу революционной и, главным образом, боевой деятельности под флагом, правда, все той же антивоенной кампании.

Бросается в глаза и другое – удивительное нелюбопытство собеседников Циллиакуса. В самом деле, откуда у, в общем-то, обычной противоправительственной партии, всегда ограниченной в средствах, появились столь грандиозные финансовые возможности? Позднее очевидец и непосредственный участник этих событий меньшевик Ю.О. Мартов вспоминал, что в августе 1904 г. Циллиакус «сделал прямые предложения как Г.В. Плеханову, так и заграничным представителям Бунда вступить в переговоры с японским правительством о помощи русской революции деньгами и оружием», но получил «должный отпор и указание, что социал-демократия намерена сохранить полную независимость по отношению к военным противникам царского правительства»[533]. Естественно предположить, что такие же собеседования Циллиакус предварительно провел и с другими участниками того памятного обеда. В общем, к 18 августа слушатели Циллиакуса, вероятно, были им уже подготовлены, и его сообщение ни для кого из них не стало сенсацией. Не удивительно, что тогда же, в августе, в эмигрантских кругах поползли слухи о том, кто в действительности стоял за финским «активистом».

По окончании Амстердамского конгресса в подготовительные работы по созыву конференции включился Акаси. Он действовал в полном согласии с Циллиакусом и лишь однажды усомнился в его правоте, когда речь вновь зашла о приглашении на конференцию либералов. Японец боялся, что их присутствие парализует работу революционеров, однако финн сумел настоять на своем. В конце августа неожиданно заколебались верные поляки – руководство ППС, обеспокоенное все усиливавшимися слухами о контактах Циллиакуса с японцами и, опасаясь быть скомпрометированным, засомневалось в целесообразности своего участия в конференции. Чтобы убедить ППС в обратном, Циллиакусу и Акаси пришлось призвать на помощь полковника Утсуномия. «К середине сентября, – сообщал Акаси, – и другие партии объявили о своей готовности участвовать в работе конференции»[534]. К этому времени была обеспечена и финансовая сторона дела. «100 000 иен, – телеграфировал 31 августа в ответ на запрос Акаси заместитель начальника японского Генштаба Г. Нагаока, – будет вполне дешево, если цель будет определенно достигнута … Однако обеспечить взаимодействие между всеми оппозиционными партиями нелегко, и вы должны позаботиться о том, чтобы деньги не попали в руки только нескольким партиям»[535].

3 сентября вопрос об участии в конференции был вновь поднят на заседании Совета РСДРП. Приглашенный в качестве докладчика Ф.И. Дан, возвращаясь к целям конференции, повторил сказанное Циллиакусом на обеде 18 августа кроме упоминания о терроре и вообще совместных вооруженных выступлениях. Далее он рассказал, что 22 августа предложения финна обсуждались на конспиративном совещании представителей социал-демократических партий – участниц Амстердамского конгресса. И вот тут-то некий «латышский товарищ» сообщил о факте «сознательного или бессознательного» «сношения с японским правительством» инициаторов конференции[536]. Это известие для членов социал-демократического Совета стало громом среди ясного неба – очевидно, Плеханов о своих августовских переговорах с Циллиакусом никого из них в известность не поставил. Совет единогласно отказался от участия в конференции[537]. По предложению Глебова (В.А. Носкова) с этим постановлением было решено ознакомить местные комитеты РСДРП. 7 сентября копию этого постановления получил и Ленин, не участвовавший в заседании 3 сентября в знак протеста против изменений в составе ЦК, происшедших в июле этого года. Как показали дальнейшие события, запрет высшей партийной инстанции на участие в межпартийной конференции не произвел особого впечатления на большевистского вождя.

Сентябрьское постановление меньшевистского Совета РСДРП проложило резкую грань между российской социал-демократией и другими социалистическими партиями, к тому времени уже осведомленными об источнике финансирования будущей конференции и, тем не менее, согласившимися на участие в ней. Таким образом, благодаря меньшевикам, репутация всей российской социал-демократии, включая и ее большевистскую фракцию, была спасена и в малопочтенную когорту желающих «осквернить великое слово свободы продажей своей родины» российские марксисты не попали. В конечном счете подобная позиция проистекала из общего отношения меньшевиков к войне, выраженного в отказе от «пораженчества», в выдвижении лозунга немедленного мира и как средства его достижения – созыва Учредительного Собрания. Этот лозунг, безусловно, не был тождествен призывам к обороне «своего» отечества, а общая тактическая линия меньшевиков, вопреки распространенному в советской историографии мнению[538], принципиально отличалась от тактики либеральной буржуазии.

Меньшевики, говоря словами Ф.И. Дана, считали, что «рабочий класс не может, сложа руки, ждать той свободы, которую принесет ему военный разгром России»[539], и строили вполне конкретные планы развертывания революционной борьбы за свержение самодержавия. «Начинаем кампанию по поводу Порт-Артура и Ляояна, – писал в конце августа 1904 г. “примиренец” (т.е. близкий к меньшевикам) А.И. Любимов “примиренцу” же В.А. Носкову. – План таков. Везде оставляется текущая работа и все сосредоточивается на агитации по этому пункту: Порт-Артур и Л[яоян] к[а]к результат политики[;] прекращение военных действий и учред[и-тельное] собрание. Разработано листков 7—8. В первую голову об Артуре, об учред[ительном] собр[ании], к солдатам. Составляются общие резолюции, короткие и простые; для проведения повсеместно на массов[ых] собр[аниях] резолюции широко распространяются. Связываемся со всеми ком[итета]ми … В случае взрыва на одном месте дадим знать повсюду с извещением и призывом поддержать»[540]. В октябре 1904 г. Ратаев сообщал о планах меньшевиков «поднять усиленную агитацию для подготовления демонстраций, которые должны разразиться одновременно и немедленно после падения Порт-Артура»[541]. В то же время меньшевики, как впоследствии писал Мартов,