Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

эмиграцией цель этой поездки Циллиакуса заключалась в организации «финляндского бюро прессы» для усиления антироссийской агитации.

Сведения обо всех этих шагах Циллиакуса заведующий Заграничной агентурой Департамента полиции получал непосредственно от главы эсеровской Боевой организации Е.Ф. Азефа, которому удалось настолько близко сойтись с финном, что тот использовал его в своих поездках в качестве своеобразного «гида». Опасаясь «провалить» своего лучшего сотрудника («больше всего на свете я боюсь Вас скомпрометировать и лишиться Ваших услуг», – признавался он сам в переписке с Азефом[520]), Ратаев специально просил директора Департамента А.А. Лопухина, чтобы в дело были посвящены только он сам да министр В.К. Плеве. Сведения Заграничной агентуры, однако, показались министру настолько любопытными, что он познакомил с ними Николая II, который также нашел их «интересными». Всецело и, как потом выяснилось, опрометчиво полагаясь на осведомленность и преданность Азефа, руководители тайной политической полиции Российской империи ограничились простым наблюдением за развитием событий, не предпринимая ничего, чтобы воспрепятствовать осуществлению широкомасштабных планов финского «активиста».

В деле объединения сил российской революционной эмиграции наибольшие надежды Циллиакус связывал с партией эсеров, о чем недвусмысленно заявил еще на упомянутой стокгольмской конференции, а в марте 1904 г. – и самому Акаси. Тем временем среди соратников финна начали зреть террористические замыслы. В январе 1904 г. отставной офицер Генрих Биодэ (H. Biaudet) обратился по почте к фактическому руководителю эсеровской партии М.Р. Гоцу с просьбой предоставить в распоряжение финнов несколько бомб «новейшей конструкции». «Гоц, – сообщал в Петербург Ратаев, – был чрезвычайно возмущен такой неконспиративностью … и поспешил ответить, что он … о бомбах ничего не знает, ни в какие террористические замыслы не посвящен и вообще не понимает, почему именно к нему Биодэ обращается с подобной просьбою»[521]. Несмотря на это, в дальнейшем наиболее тесные связи, в том числе и в области боевой работы, у финнов установились именно с эсерами. Для Циллиакуса «платой» за это сотрудничество стал окончательный разрыв с «финскими патриотами» (т.е. с руководством партии пассивного сопротивления), который произошел осенью 1904 г.[522] «К концу июня [1904 г.], – писал в своем докладе Акаси, – отношения между Циллиакусом и основными оппозиционными партиями созрели. Он и я почти одновременно отправились в Париж, где вместе с представителем партии “Сакартвело” Деканози и партии “Дрошак” графом Лорис-Меликовым совещались по поводу плана организации беспорядков в России. Затем Циллиакус отправился в Лондон на переговоры с Чайковским. После этого с моей рекомендацией на руках он встретился с Утсуномия, чтобы затем повидаться с Хаяси. Поскольку Утсуномия получил (благоприятный) ответ от заместителя начальника Генерального штаба, я обещал Циллиакусу, что выплачу ему 3000 иен на печатание прокламаций»[523].

Таким образом, благодаря Циллиакусу в первой половине 1904 г. сотрудничество японского разведчика с российскими революционерами развивалось успешно и по многим направлениям сразу, и первоначально борьбу с ним русская контрразведка очевидно проигрывала. Прозорливее своих коллег-контрразведчиков оказался российский военный атташе в Париже, который следующим образом прокомментировал назначение бывшего секретаря японского посольства в России С. Акидзуки посланником в Швеции в начале августа 1904 г.: «Указанное назначение последовало с целью развития организации шпионства при содействии недовольных финляндцев и нигилистов, так как … Стокгольм является одним из центров шпионской деятельности японцев»[524].

Парижская и Женевская межпартийные конференции

Вдохновленный обещанием финансовой поддержки со стороны Японии, Циллиакус с утроенной энергией принялся за подготовку первой в истории российского освободительного движения межпартийной конференции. Ее цель, объяснял он Акаси весной 1904 г., должна заключаться в выработке совместного печатного воззвания, а затем и в организации демонстраций[525]. В конце апреля – начале мая 1904 г. Циллиакус заручился принципиальным согласием на участие в будущей конференции социал-демократов (в лице Г.В. Плеханова) и либералов (П.Б. Струве). В письме Плеханову от 8 мая 1904 г. финский «активист» изложил целый план, реализация которого должна была привести к свержению самодержавия или по крайней к созданию такой ситуации, когда «русский Далай-Лама» (Николай II) попытается «перейти к другой системе управления». Основной упор Циллиакус делал на организации массовых вооруженных демонстраций в условиях ожидавшихся новых военных поражений России[526]. В более позднем письме Плеханову финн сообщил, что направил подготовительные документы к конференции и лидеру большевистского фланга РСДРП[527], однако получил ли их В.И. Ленин и как ответил – неизвестно. Во всяком случае, в полном собрании его сочинений имя Циллиакуса вообще не упоминается. Забегая вперед, отметим, что подлинная роль РСДРП (б) во всей этой истории и, в частности, ставшее вскоре очевидным стремление большевистских лидеров так или иначе, прямо или через третьих лиц получить доступ к японской помощи в советское время стало одной из тщательно оберегаемых партийных тайн. Отсюда – крайняя скудость официальных свидетельств на этот счет, а также постоянные недоговоренности и умолчания мемуаристов-большевиков и их удивительная «забывчивость» – слишком нарочитая и частая, чтобы в нее поверить.

Видимая легкость, с которой Циллиакусу удалось добиться согласия таких серьезных политиков, как Плеханов и Струве, на участие в совместной конференции, не должна удивлять. В условиях разгоравшейся революции объединение усилий крупнейших российских партий соответствовало объективным потребностям освободительного движения, и это вполне осознавали партийные лидеры. Ключевым в этом вопросе являлась фигура организатора будущей конференции, который, с одной стороны, должен был быть личностью широко известной и авторитетной в революционных кругах, но одновременно не принадлежать ни к одной из общероссийских партий. С этой точки зрения кандидатура Циллиакуса выглядела почти идеальной, а его особая активность в этом деле – как естественное стремление реализовать свои ранее высказанные намерения. О связях Циллиакуса с японцами никто из партийных вождей тогда еще не подозревал – к началу лета 1904 г. кроме поляков о них знал лишь эсер Волховский[528]. Не знал об этом и Департамент полиции, и информация его заграничных агентов только дезориентировала Петербург еще больше.

В конце мая – начале июня 1904 г. планы созыва межпартийной конференции вышли из кабинетов партийных вождей и стали достоянием рядовой эмигрантской массы. Заведующий Берлинской агентурой Департамента полиции А.М. Гартинг сообщил в Петербург о скором созыве «съезда» представителей русских либералов, социал-демократов, эсеров, бундовцев, польских социалистов и социал-демократов и финнов для координации действий ввиду готовящегося «бунта» в разных городах империи. Финляндцы, писал Гартинг, собрали 5 млн рублей, «которые будут предоставлены в распоряжение Центрального комитета социал-демократов для организации волнений»[529]. 13 июня 1904 г. (по новому стилю) предложение Циллиакуса было впервые рассмотрено на заседании Совета РСДРП. Г.В. Плеханов высказался за участие в конференции, но при условии, чтобы она ограничилась выработкой совместного антивоенного манифеста. Совет с этим единогласно согласился и в специально принятой инструкции своим делегатам подчеркнул допустимость лишь «принципиального заявления солидарности всех революционных и оппозиционных партий в борьбе с царизмом»[530]. Однако