Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U­505. 1941—1945 - Ганс Якоб Гёбелер

Во время нашего пребывания в порту, 16 августа, чтобы быть точным, лучший друг Чеха – его старпом – был переведен на другую подводную лодку, став ее командиром. Отношение Боде к нам, экипажу лодки, за последние недели несколько изменилось. Во время прощальной церемонии он даже сделал необычный шаг, пройдя вдоль строя нашего экипажа и отдавая честь каждому, которого он миновал. В своей прощальной речи он сказал:

– Я многое понял и узнал, с тех пор как стал членом вашей команды. Сейчас, когда мы расстаемся, я желаю всем вам успеха и счастливого возвращения из всех ваших походов. А себе я желаю получить на моей следующей лодке экипаж, обладающий таким же боевым духом и мужеством!

Мы были довольны, что Боде созрел как офицер и человек за время своей службы у нас старпомом. К счастью, он стал одним из тех немногих командиров подводных лодок, чьи лодки выжили во время Битвы за Атлантику. Ныне он живет тихой, благополучной жизнью в Германии.

На следующий день второй вахтенный офицер обер-лейтенант Пауль Майер получил звание старшего помощника командира. В штабе флотилии предполагалось издать приказ, в соответствии с которым Майеру полагалось окончить школу командных офицеров, но он упросил кадровиков флотилии не отправлять его в тыл, а оставить на борту сражающейся лодки, желательно нашей. Само по себе это было строгим свидетельством, что он рассматривал нас как передовой экипаж. Майер сказал, что хочет сражаться вместе с таким экипажем, который, получив сильнейшее повреждение лодки в бою, смог доставить ее самостоятельно на базу. Он был любимцем нашего экипажа, и мы были в восторге, что он стал нашим старпомом. Мы чувствовали, что если сумеем привести U-505 в надлежащее боевое состояние, то сможем причинить изрядный урон противнику. Тем более что замена приятеля нашего командира столь популярным офицером, вероятно, оставит Чеха в большей степени морально изолированным, чем раньше.

Тем же самым вечером у меня произошла самая тесная встреча со шпионажем. В некотором смысле это был самый страшный опыт в моей жизни.

Я отправился со своим другом в Энбон, небольшой городок, расположенный примерно в 6 километрах от наших казарм. В конце дороги от Пон-Скорф располагался небольшой ресторан, после реконструкции называвшийся Pommes de Terre («Жареный картофель»). Официанты при заказе картофеля обычно добавляли небольшой кусочек мяса, которые они называли кроликом, но мы, матросы, считали его кошатиной. Во всяком случае, я находил это блюдо довольно вкусным, особенно если запить его парой бокалов крепкого красного вина.

Мой друг быстрее справился с поданным блюдом и ушел вместе с девушкой-француженкой. Я же решил задержаться немного дольше и спросил еще вина. Как только я остался в одиночестве, парень, сидевший с несколькими другими ребятами за соседним столиком, начал говорить громко, явно адресуя свои слова мне. Он говорил, глядя прямо на меня, рассказывая своим друзьям, что эмблема на моей пилотке явно означает мое отношение к U-505. Я был уверен, что опознал его как одного из рабочих, трудившихся над нашей лодкой.

– Что ж, U-505 снова вернулась в порт. Она уже никогда не выйдет из него! – сказал он на немецком языке, который я должен был понимать. – Что ж, я уверен, даже если и выйдут, то далеко не уйдут.

Все сидящие в этом маленьком зале повернулись, чтобы увидеть мою реакцию на эту явную провокацию. Для меня же это был намек, что это был один из тех негодяев, которые намеренно портили нашу лодку. Все разочарование и гнев, которые накопились во мне за эти несколько последних месяцев, перешли в неконтролируемую ярость. Я подскочил к его столу и отвесил ему хлесткую пощечину, традиционный вызов на драку. Его крысиные глазки уставились на меня, полные страха и ненависти, но он не сделал ни одного движения, чтобы ответить на мой вызов. Мне стало противно от трусости этого наглого диверсанта. Помедлив одно мгновение, я схватил его за грудки куртки и выволок наружу. Ни один из его собутыльников не шевельнул даже пальцем, чтобы остановить меня. Как только мы оказались во дворе на задворках ресторана, я начал молотить его кулаками.

Я точно не помню, сколько ударов нанес ему. Я только помню внезапно возникшую германскую военную полицию, мой арест и заключение в инженерные казармы для допроса. Дежурный капитан полиции сказал мне, что парня отняли у меня полумертвым и арестовали для моего собственного спокойствия, а то бы французы могли бы линчевать меня. Что же касается рабочего верфи, то он отказался от всякой медицинской помощи и исчез. Продержав меня в камере три часа, полицейские вернули мне мою солдатскую книжку и отпустили.

Когда я подошел к главной проходной Lager Lemp, мне передали приказ немедленно следовать в офицерские квартиры и предстать перед Чехом. Подойдя у двери, я постучал три раза. Кто-то изнутри крикнул:

– Входите!

Как было положено по уставу, я открыл дверь, сделал три больших шага внутрь, взял фуражку в левую руку, а правой отдал честь:

– Ефрейтор Гёбелер явился по вашему вызову, герр капитан-лейтенант!

– Как будто нам и так уже не хватает проблем! А тут еще и твоя драка! Ладно, что там произошло? Почему тебя арестовали?

Я рассказал ему, что я услышал и что сделал. Чех спросил меня, где находится этот так называемый саботажник, и я объяснил ему, что полиция вермахта позволила ему уйти.

– Ладно, – сказал он, несколько остыв. – Но я должен как-то на это прореагировать, возможно даже, отдать тебя под суд. Но я все же хочу дать тебе шанс. У тебя будет сорок восемь часов, чтобы найти этого типа и заключить его под стражу, и мне все равно, как ты это сделаешь. На следующие пару дней ты свободен от службы. А теперь ступай отсюда!

Я отдал честь и быстро вышел из комнаты, стараясь не потерять ни одной минуты из предоставленных мне 48 часов. Я услышал, как Чех крикнул мне: «Тебе лучше найти его!» через закрытую дверь, когда я пробегал через холл.

Когда я вернулся обратно в казармы, то узнал, что все уже знают о моем положении. Каждый из моего экипажа предлагал свой способ отыскать саботажника, но, поскольку только я видел его в лицо, я знал, что мне предстоит сделать это самому.

Рано утром на следующий день я вместе с моим экипажем направился к лодке, но на борт подниматься не стал. Вместо этого я пошел вдоль секций верфи, где, по моим прикидкам, мог работать саботажник, задерживаясь у часов, на которых рабочие пробивали время прихода на работу. У меня был неплохой шанс узнать его, глядя на рабочих, которые, стоя в линию, отбивали время прихода. Через некоторое время их лица стали сливаться все в одно. У меня появились сомнения, смогу ли я узнать своего заклятого врага, даже если увижу его лицом к лицу.

Спустя пять минут ночная смена, тоже выстроившаяся в линию, начала отбивать время своего ухода. Я быстро сообразил, что подобным методом никогда не найду необходимого мне человека, поэтому отправился в офис пересмотреть папки с персоналом. Заведующий персоналом клерк подозрительно посмотрел на меня, но после некоторых уговоров все же принес мне стопку папок. Я просидел над ними около часа. Через некоторое время фотографии тоже начали походить друг на друга. Этот метод оказался еще хуже, чем стоять у часов.