Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов

За последнее время отмечен ряд фактов, когда отдельные граждане, из числа прибывших в город Кёнигсберг для работы на предприятиях, незаконно приобретают и хранят огнестрельное и холодное оружие и, вооружившись им, занимаются грабежами.

Так, рабочие целлюлозно-бумажного комбината № 2 Гредин и Лебедев, вооружившись первый — пистолетом, а второй — финским ножом, совершали вооруженные нападения на немцев, проживающих в городе, и под силой оружия отбирали у них носильные вещи.

Из приказа военного коменданта Кёнигсберга от 16 августа 1945 года.

ГАКО. Ф. 330. Оп. 2. Д. 5. Л. 7

Конечно же, присутствие такого количества оружия способ­ствовало росту преступности в еще не освоенном крае. Говоря о видах преступлений, старожилы чаще всего вспоминали «гром­кие» преступления. Два случая оказались особенно памятны.

Несколько человек рассказали, что в 1946 году, ко дню пе­реименования Кёнигсберга в Калининград, на вытянутой руке статуи Вильгельма у Королевского замка будто бы был пове­шен милиционер или солдат с прикрепленной на груди дощеч­кой: «Так будет с каждым, кто будет жить в нашем городе». По другой версии текст надписи гласил: «Был Кёнигсберг и будет Кёнигсбергом!» (Павел Иванович Синицын, Николай Петро­вич Мухин).

Следующий случай наделал много шума в городе; о нем было несколько свидетельств. Вот одно из них — Алексея Васи­льевича Трамбовицкого:

— Дело было на рынке. Однажды кто-то из уголовного мира затащил наверх здания железную бочку, набитую всяким мусо­ром, и с криком: «Бомба! Спасайся!» — бросил вниз. В это время на рынке было много людей. Поднялся шум, началась паника. А на рынке был один выход, и все бросились к нему, сбивая и затаптывая друг друга насмерть. Некоторые беремен­ные женщины тут же рожали. Воры в этой панике вырывали сумки из рук...

«Основным видом преступлений был грабеж», — считает Мария Михайловна Шитова.

Гражданин Базеев стоял около моей комнаты с мешком картофеля примерно в 25 кг. Я на него начала кричать: «Зачем ты у нас украл картофель». Он ответил, что это не ваше. Мы у него начали отбирать мешок с картофелем, он сопротивлялся, и за пазухой под пиджаком тоже был накладен картофель. Я ему сказала, что пойду за председателем. Базеев бросил весь картофель и бросился бежать по огородам, где и скрылся.

Приговорить Базеева А.В. по статье 1 ч. 1 Указа от 4 июня 1947 г. и подвергнуть заключению в исправительно-трудовой лагерь на 5 лет.

Из протоколов Озерского нарсуда за 1948 год (фамилия изменена)

АОР. Ф. 51. Народный суд (необработанные дела)

Однако некоторые из опрошенных переселенцев категори­чески утверждают, что воровства в те годы вообще не было, даже двери квартир не закрывали.

Случилось и одно большое недоразумение, хорошо еще, что обошлось без потерь: «В сорок седьмом году на наш поселок с самолета сбросили бомбы. Перепутали поселок с полигоном, находившимся поблизости. Летчик, капитан по званию, управлявший самолетом, был уволен из армии. В поселке разрушения были, но без жертв», — рассказал Савва Николаевич Васильев из поселка Ново-Московское Багра­тионовского района.

Несколько раз заходила речь и о «лесных братьях» из Лит­вы. Афроим Ехилеевич Вайкус работал шофером, и ему час­то приходилось совершать рейсы в соседнюю республику:

— Один раз осенью сорок седьмого года поехали в Литву за картошкой для детей в ремесленном училище. В лесу между Таураге и Скудвиле мы увидели грузовую машину с надписью большими буквами на борту: «ЦБК-2». Машина съехала в кана­ву, ее шофер был убит. Потом наши машины из Калинингра­да на этом участке дороги сопровождали пограничники. Нам в кузов сажали трех пограничников и на крышу ставили ручной пулемет. Той же осенью, когда мы ездили в Литву покупать корову на мясо для учащихся, нас обстреляли из автоматичес­кого оружия, когда я притормаживал у моста... В августе сорок восьмого я с директором училища Штокмейстером поехал в Вильнюс для получения 400 комплектов обмундирования для наших учеников. В одном месте на дорогу (а дело происходило уже на территории Литвы) вышли четыре человека, из них двое с обрезами. Штокмейстер, еще только заметив их, сполз с сиде­нья и притворился спящим. Один из подошедших спросил: «Коммунисты есть?». — Я ответил, что коммунистов нет. Они показали на Штокмейстера, притворившегося спящим, и спро­сили опять: «А это кто?». — Я ответил, что это клиент. Тогда нас отпустили. Мы чудом вывернулись: у обоих в карманах лежали партбилеты! Стоило им нас обыскать, и я бы не давал этого интервью.

Житель пограничного с Литвой города Краснознаменска Николай Иванович Чудинов так высказался по поводу этой проблемы:

— Они сейчас считают, что воевали за независимость Лит­вы. Это же самые настоящие лесные бандиты! Тут у нас есть улица Антипенкова. Это милиционер был, они его убили. Потом тракториста одного убили в «Победе», а второго тя­жело ранили, когда они пахали. А сколько они в леспромхо­зы приезжали, сколько магазинов грабили! А почему еще их трудно было взять: у них оружие наше, обмундирование наше. День работал, а ночью переоделся в нашу форму и поехал. Но там повсюду были наши отряды, которые вылав­ливали их.

А вот Раиса Кузьминична Ежкова, жившая в Нестеровском районе, тоже у самой границы с Литвой, на вопрос о литовских бандах ответила: «Нет, не слышала что-то...».

Письмо в ЦК

Беседуя с переселенцами о первых годах жизни в области, мы неизменно задавали вопрос: коснулись ли их самих, род­ственников и знакомых политические репрессии? Большинство в ответ пожимали плечами и не могли вспомнить ничего опре­деленного. Те, кто вспоминал, говорили в основном о репрес­сиях 1937 — 1938 годов, еще на старом месте жительства.

— Нашу область это как-то миновало, я не знаю о репресси­ях в области, — говорит Юрий Михайлович Феденев. — Люди пришли с фронта, у них было настроение работать. Если кого и вылавливали, так это бывших полицаев, которые стремились слиться с