Олигарх из будущего. Часть 4. Время платить по счетам - Алексей Шумилов

«Что же это за большие люди такие, если даже официальный документ с показаниями свидетеля можно переделать?» — я непроизвольно напрягся и Саенко это заметил.

— Не переживайте, Михаил Дмитриевич, гарантирую, к вам, вашим людям и девушке никаких вопросов не возникнет. Все будут молчать как рыбы, — добродушно улыбнулся он. Только взгляд у следователя поменялся: стал жестким, изучающим и бритвенно острым.

— Абсолютно не переживаю, — заверил я. — Не нужно фантазировать или домысливать то, чего нет, Анатолий Григорьевич. Пока только слушаю ваши предложения. Вы уверены, что водитель и девушка меня послушают?

— Более чем, — заявил Саенко. — Не сомневаюсь в ваших талантах. Вы сумеете найти нужные доводы и аргументы. Иначе бы не руководили одним из самых больших кооперативов в нашей стране.

Следователь пару секунд помолчал и добавил:

— Ещё раз повторю, никаких проблем с милицией и прокуратурой не будет. Наоборот, если поможете нам, мы в долгу не останемся. Нам есть что предложить.

— И что же? — я с интересом ждал ответа.

— У наших людей есть свои предприятия, деньги для них не проблема. Давайте они у вашей «Ники» что-то купят. Например, одежду и автомобили миллиона на два, разумеется, по оптовым ценам, — заявил Анатолий Григорьевич. — Товар можете сразу не отгружать, а деньги покрутить пару месяцев. Никто и слова не скажет.

— Ого, — я сделал удивленные глаза. — Солидная сумма. Надеюсь, абсолютно легальная? А то, мало ли что, начнут топить вашу контору и мою заденут.

— Обижаете, Михаил Дмитриевич, абсолютно легальная. Все честно и прозрачно. Я этого говорить не должен, но чтобы вас успокоить, скажу. Все наши компании созданы под эгидой комсомола и партии. Та, которая, вам перечислит деньги, курируется ЦК ВЛКСМ. Межотраслевой центр научно-технического развития, вы должны его знать, они в некотором смысле ваши конкуренты.

— Знаю, слышал, — осторожно подтвердил я. — Михаил Ходорковский руководит?

— Именно, — самодовольно улыбнулся прокурорский. — Если мы с вами сегодня договоримся, Мише сразу позвонят. Завтра с утра он с вами свяжется, согласуете детали, подпишете договора, и деньги сразу перечислят.

— Это, как я понимаю, был пряник, — протянул я. — Но если мы не согласимся поменять показания, примените кнут. Хочется понимать заранее, чем рискую, чтобы оценить последствия и принять решение.

— Вообще-то я думал, что мы до этого не дойдем, — криво усмехнулся Саенко. — По-моему, человек с вашим жизненным опытом и деловой хваткой должен по достоинству оценить наше предложение.

— И всё-таки, Анатолий Григорьевич, озвучьте последствия в виде кнута, чтобы я мог всё объективно и со всех сторон рассмотреть.

— Ладно, — кивнул следователь. — Как скажете, Михаил Дмитриевич. Откажетесь поменять показания — вас уничтожат. Может быть не сразу, но уничтожат. Как именно, я не знаю. Тут все будет зависеть от того какое решение примут большие люди.

Саенко многозначительно указал глазами наверх и продолжил:

— Вашу фирму могут разорить, а вас посадить надолго. Причем, не факт, что вы вообще доживете до суда. В любой момент можете скоропостижно скончаться в тюрьме. Ваши связи и авторитет не сработают. Тут будут действовать другие люди и законы. И не подумайте, пожалуйста, что я вам угрожаю, не дай бог. Просто объективно обрисовываю перспективы. А они у вас, в случае, отказа, очень плачевные, в любом случае. И, наоборот, если согласитесь, эти два миллиона только начало. Перед вами будут открыты все двери и появятся возможности, о которых вы сегодня даже помыслить не могли.

— Тогда у меня возник ещё один вопрос, — я впился глазами в спокойное лицо следователя. — Если люди такие большие, почему вы меня уговариваете? Неужели они не могут решить всё сами, без изменения показаний скромного московского кооператора и его людей?

Анатолий Евгеньевич горестно вздохнул:

— Конечно, могут. Но они, как разумные люди предпочитают договариваться и не тратить свое драгоценное время на выяснение отношений даже с вами. Кроме того, вы все-таки вышли на международный рынок, могут быть небольшие проблемы в виде некоторого резонанса, а они предпочитают делать свои дела в тишине и без лишней головной боли. Видите, я с вами полностью откровенен, говорю как есть. Надеюсь, ваш ум и умение просчитать ситуацию, позволят принять правильное решение.

— Ну что же, Анатолий Евгеньевич, мне всё понятно. Знаете, вы так убедительно всё обрисовали, что я готов согласиться с вашими доводами и поменять показания, — медленно протянул я.

— Отлично! — воодушевился следователь. — Значит по рукам?

— Но есть одно небольшое обстоятельство, которое меня смущает.

— Какое? — полный мужчина в сером костюме замер, встревожено вгляделся в моё лицо, пытаясь в нём что-то прочесть. — В чём проблема?

— В человеке, которого они сбили, — пояснил я. — Вот представьте себе. Ветеран. Честно воевал, получал боевые медали, прошел всю войну, сквозь пот, слезы, грязь, кровь, дошел до Берлина. Пережил ад, потерял многих боевых товарищей, получил ранения, но выжил. А потом восстанавливал страну вместе с другими такими же израненными, потрепанными войной мужиками. Достойно жил, трудился, вышел на пенсию, а какие-то пьяные сволочи снесли его машиной на пешеходном переходе. Вот договорюсь я с вами, получу эти тридцать иудиных сребреников, и как жить дальше, чувствуя себя мразью?

— Вас смущает то, что он ветеран? — уточнил прокурорский.

— Нет, если бы на его месте был бы другой человек, женщина, девушка, ребенок, обычный работяга, чувствовал себя точно так же, — заверил я. — Просто закрыть глаза на искалеченного ветерана вдвойне мерзко. Так что извините, ваши деньги не возьму. Я, конечно, не ангел, бывало закон нарушал, но такими «открывающимися возможностями» брезгую. Помогать подонкам избежать заслуженного наказания не буду. А моя, как вы выразились, «подруга», тем более. Она медсестра и будущий хирург, пошла учиться, чтобы лечить людей, а не покрывать преступников. Так своим большим товарищам и передайте.

— Это ваше окончательное решение? — хладнокровно уточнил Саенко.

— Окончательное, — подтвердил я.

Следователь скривился, глянул с презрительной жалостью:

— Это ошибка, большая ошибка. Ну что же, Михаил Дмитриевич, я переоценил ваши умственные способности. Вы сами сделали свой выбор. Потом не жалуйтесь.

— Не буду, — многозначительно пообещал я. — И ваши большие товарищи пусть потом не жалуются. Возможно, я далеко не такая величина как они. Но своё состояние заработал сам. Защищать своих людей и