Ледяной город - Карен Джой Фаулер

Тусклый свет звезд не проникал внутрь, но именно поэтому следовало ожидать, что свет изнутри сразу вырвется наружу. Всю темноту ночи побеждает один маленький огонек, любила говорить мать Аддисон. Бим дал ей спичечный коробок — из бара, как она потом заметила.

— Ты пойдешь здесь, — сказал он, на ощупь подведя ее к внутренней стене; сам он собирался пойти вдоль стены с окнами.

— А что мы ищем? — спросила Аддисон.

— Что-нибудь, из чего можно сделать репортаж.

Аддисон сделала пару шагов во мраке. Левая нога ее ступила в песок, и пришлось зажечь спичку. Кошачий туалет. Мокрый песок прилип к туфле.

— Вот ведь хрень какая, — сказала она.

Ей было семнадцать, и она никогда еще не ругалась. Теперь, через много лет, она живо вспоминала, сколько вызова вложила в эти слова.

— Постарайся ничего не разбить и не сломать, — предостерег ее Бим и снова втянул носом воздух. — Тут где-то кошки. Я их всегда чую.

Воспоминания Аддисон об этой ночи не были на самом деле похожи на связное повествование, наподобие изложенного выше. Нет, они были, скорее, набором стоп-кадров: там — картинка, здесь — голоса или звуки. Словно в комнате на мгновение вспыхнула спичка, а потом все опять окутала тьма.

(2)

Два парня в бейсболках — у одного козырьком вперед, у другого назад — принялись играть в пинг-понг. «Пинг» — удар шарика о стол, «понг» — удар о ракетку. В динамиках запел Стиви Уандер.

Один из игроков обратился к другому по-испански — похоже, с не очень лестными словами. Со словами, которые настоящему спортсмену не к лицу. Шарик закатился под Римино кресло. Рима подобрала его и бросила играющим.

— А моему отцу удалось выследить поджигателя? — спросила она у Аддисон.

Та сидела с отстраненным видом — возможно, подслушивала разговор за соседним столиком. Аддисон считала, что подслушивать чужие разговоры — ее профессиональный долг, и не раз говорила об этом в интервью.

Между тем разговор за соседним столиком становился все более интересным. Рима прислушалась. Вероятно, эти двое все же не были отцом и дочерью. Мужчина утверждал, что сексуальные намеки целиком передаются интонацией, а слова не имеют значения: если интонация правильная, подойдут любые.

— Как насчет того, чтобы вместе выгулять собаку? — сказал он для примера.

— Мне нравится пицца, посыпанная сыром.

— Может, заедем ко мне и поиграем в бридж?

Аддисон смотрела в сторону Римы, но не похоже, что она ее видела. Рима наклонилась вперед.

— Кому-нибудь удалось выследить поджигателя? — повторила она свой вопрос совершенно безупречным тоном, однако в словах «выследить поджигателя» на этот раз появился некий сладострастный оттенок. Может, заедем ко мне и попробуем выследить поджигателя?

— Нет, — медленно проговорила Аддисон, взяв свой бокал; глаза ее сфокусировались на Риме, она снова вошла в роль собеседника. — Пожары прекратились. Может, потому, что твой отец начал это разнюхивать. Может, Констанс знала, что, если назвать ему имя поджигателя, он перестанет приезжать. Она была одинокой женщиной. А может, она все выдумала. Каждый, кто вступает в секту, уже не совсем одинок, я так думаю. Мы ведь не знаем — вдруг она сама все подожгла?

(3)

Внезапно Аддисон показалось невероятно странным, что сидящая напротив нее девушка — дочь Бима Лэнсилла: рот Бима, улыбка Бима — на лице Римы она появлялась нечасто. Глядя на Риму, она припомнила ощущение напряженного выжидания, которое испытывала, стоя в темноте рядом с малознакомым молодым человеком в доме, где им не полагалось находиться. Она видела себя и Бима как бы сверху — оба склоняются над огоньками спичек, а вокруг — большая темная комната, где ничего не видно.

Аддисон дошла до книжного шкафа, оставляя за собой песочный след — ничего особенного, подумала она, потом все свалят на кошек.

— Куча всяких брошюр, — сообщила она Биму.

— Оставь. Сплошная работа на публику. Мы здесь не за этим.

На одной из полок стояла бутылочка со свернутой бумажкой внутри, на стекле стояла цена. Значит, и это — работа на публику, то, чем они торгуют. Аддисон понравилось, что бутылочка такая крохотная, и она положила вещицу в карман — как будто если предмет такой небольшой и недорогой, воровство перестает быть воровством.

За книжным шкафом последовали картины на стенах. Спички расходовались очень быстро. Картины оказались фотографиями в рамках. Отец Райкер держит в руках глобус, подпись: «Мудрец Дальнего Запада». На следующем снимке — ряд автоматов для пип-шоу с афишей: «Хорошие вещи некоторые считают плохими. И наоборот». Опять работа на публику. Аддисон двинулась дальше.

Что бы они ни искали, это находилось скорее в спальне на втором этаже, чем в гостиной. Аддисон не сказала это вслух. Ее показная смелость достигла до своего предела. Подъема по лестнице ее нервы не выдержали бы.

Она опустилась на колени у кофейного столика и зажгла последнюю спичку. Оказалось, что смазанные чем-то волосы Райкера оставили на спинке кресла темное пятно, что столик покрыт пылью и на нем осталась посуда от завтрака. На одной из тарелок лежал кусочек яичного желтка.

Средняя ступень лестницы, ведущей на террасу, скрипнула. Аддисон задула свою спичку.

— Бим, — позвала она как можно тише, но никто не откликнулся.

В дверь постучали.

— Ты здесь? — раздался мужской голос.

Незнакомец дернул ручку, но Бим, видимо, запер дверь изнутри. Наступило долгое молчание, потом — снова скрип ступеньки, удаляющиеся шаги.

Прошла минута или две. Аддисон осознала наконец, что задержала дыхание, и принялась дышать снова. Бим чиркнул спичкой, подошел к ней и помог ей подняться, после чего потряс спичку, и гостиная погрузилась во мрак.

— У меня кончились спички, — сообщила Аддисон.

— У меня тоже.

Бим взял руку Аддисон, затем повернулся к ней спиной, положил ее руку на свое плечо, и так они пошли через всю комнату ко входной двери. Там остановились.

— У меня кое-что есть для тебя, — сказал Бим. — Подарок на день рождения.

— Мой день рождения еще не скоро.

— Обещай не открывать, пока он не наступит. Иначе не получишь.

Аддисон пообещала, и Бим протянул ей что-то небольшое, завернутое в его носовой платок. Она положила подарок в тот же карман, что и бутылочку. Теперь они оба стояли во мраке друг напротив друга, так близко, что Бим мог ощущать дрожь Аддисон. Подходящий момент для того, чтобы ее поцеловать.

Но Бим этого не сделал. Может, потому, что он хлюпал носом, а глаза его распухли. А может, потому, что пахнущих кошачьей мочой вообще редко целуют.

Аддисон вернулась домой к восходу солнца. Оставив туфли у двери, она прошла на цыпочках через прихожую, чтобы не разбудить мать. Подарок Бима она положила в коробочку для драгоценностей и закрыла ее покрепче, потому что коробочка была одновременно музыкальной шкатулкой с довольно громким звуком. Она играла песню «Любовь полна чудес», которую мать Аддисон любила. А фильм с этим названием терпеть не могла.[65]Разве сложно, говорила она всякий раз, сделать в фильме счастливый конец? Ты же все сочинил — что стоило сочинить счастливый конец? Вещица, завернутая в платок, оказалась пластмассовым тортом для кукольного домика, но это выяснилось лишь месяцы спустя.