Ледяной город - Карен Джой Фаулер

Они поехали в Сибрайт — Аддисон знала там хозяев маленькой пиццерии. Деревянные столы, серебристые стулья, на стенах — фотографии грузовиков и римского Колизея. Пять исписанных мелом дощечек над стойкой бара сообщали меню — разливное пиво, разнообразные пиццы с сыром фета и орехами кешью. В Санта-Крус явно собрались любители пиццы с орехами.

Аддисон с Римой прошли мимо печей и барной стойки в крошечный боковой зал, большую часть которого занимал стол для пинг-понга, и уселись у окна.

Подошла женщина, стриженная под ежик. Выяснилось, что они с Аддисон не виделись с сентября, когда встречались на захватывающем мероприятии в честь Международного дня мира. Рима была представлена как крестница Аддисон из Кливленда.

— Вам, должно быть, нравится наш климат, — сказала женщина.

Вероятно, сегодня она еще не выходила на улицу. Рима вся промокла и промерзла. Концы рукавов ее свитера, вылезшие из-под плаща, приклеились к запястьям. Она, однако, не стала ничего говорить и заказала вслед за Аддисон порцию эля.

За соседним столиком сидели мужчина и женщина, намного его моложе, — то ли любовница, то ли дочь. Рима склонялась к последнему — волосы женщины были собраны в конский хвост, а тон мужчины был покровительственным.

— Тебе надо составить план и придерживаться его, — поучал он. — Иначе зачем вообще составлять план?

Риме не понравился как тон, так и смысл. По ее опыту, составление плана было лучшей частью любого дела и часто имело самостоятельную ценность.

Накануне, с пронзительной жалостью вспомнив о коробке на чердаке, Рима решила никогда больше не спрашивать Аддисон об отце. Но теперь, в ожидании пиццы, когда перед ней стоял пенящийся эль, а Аддисон была целиком в ее распоряжении, она спросила:

— А вы с отцом ездили вместе в Холи-Сити? После того первого раза?

Это не было частью расследования, уже окончательно брошенного. Это был просто праздный вопрос. Главное отличие заключалось в том, что Рима не собиралась делать никаких записей.

— Почему ты спрашиваешь?

— Констанс знала отца. И встречалась с ним несколько раз. Он даже посылал ей рождественские открытки.

Аддисон смотрела на свои руки, и Рима позволила себе взглянуть на ее лицо. Под ее скулами были элегантные впадины, под глазами — синие тени. Если уж скулы сильно выступают, пусть они будут хотя бы красивыми. У некоторых людей лица с возрастом становятся дряблыми, неопределенными. Черты Аддисон, наоборот, заострялись. Наверное, ее было легко фотографировать. Лошадиные зубы на газетном снимке говорили о вопиющем непрофессионализме.

— Перед той самой вечеринкой — «Верных сердец», ну, ты помнишь, — я сказала твоему отцу, что Констанс знает имя поджигателя. Похоже, она оказалась сильно неравнодушна к приятному молодому человеку. Он ездил туда несколько раз. А насчет открыток я ничего не знаю. Думаю, Констанс писала ему, а он отвечал из вежливости. Эта женщина писала всем. Однажды в Сан-Диего состоялась конференция детективщиков, там ей и ее письмам отвели целый стенд.

Про то, что Констанс писала всем, Аддисон уже говорила. Но Риме не пришло в голову, что среди «всех» мог быть и ее отец.

(1)

Разговор с Римой после дня выборов побудил Аддисон предаться воспоминаниям — и, раз начав, остановиться она уже не могла. Она целую вечность не вспоминала о вечеринке «Верные сердца», но было время, когда она думала о ней так часто, что память ее хранила события прошлого, уже тщательно отобранные и упорядоченные, как снимки в альбоме, и только и ждала, чтобы к ней обратились. Аддисон уже поведала Риме о том, как упившегося до бесчувствия Райкера нашли в роще секвой, как упившаяся до бесчувствия Констанс свалилась с веранды. Сейчас она вспоминала с многочисленными подробностями, как они с Бимом помогли Констанс добраться до кровати, а потом немного побродили по Холи-Сити, открывая друг другу свои планы, свои честолюбивые намерения. Они дошли до контактного зоопарка, где ночные звери буйствовали так, что перебудили дневных, и за оградой стоял невероятный гвалт. Они поглядели в телескоп на луну, четкую и в щербинках, а не расплывчато-жемчужную, и стали спорить о том, какая из двух красивее. Бим предпочитал второе, Аддисон — первое и, к собственному удивлению, была абсолютно уверена в своей правоте. К этому времени они уже свернули с дороги и брели между деревьев.

Они прошли мимо Райкера, лежавшего на ложе из иголок в небольшой низинке, окруженной правильным кольцом секвой. Бим пощупал ему пульс и расправил на нем пальто. К счастью, ночь была теплой. По его словам, отца Райкера похитили феи, и проснется он только через сто лет. А за это время можно обследовать его дом.

Настала полночь, луна скрылась. Звезды были рассыпаны по небу, точно свадебный рис. Голова Аддисон кружилась от пунша, сердце рвалось из груди, она была готова пойти на что угодно. Пройдя мимо актового зала и парковки, они с Бимом пересекли Олд-Санта-Крус-хайвей и остановились у дома на другой стороне дороги. Кто-то шел по гравию к двери, ведущей в спальни. Бим потянул Аддисон за собой, и они спрятались за деревом — довольно тонким, так что все это выглядело комично. Аддисон зашлась в приступе хохота и уже не могла остановиться. Чтобы не шуметь, она изо всех сил кусала пальцы, понимая, что с ней случилась истерика, — но уж очень все это было смешно. Бим зажал ей рот ладонью, пахшей лавровым кремом после бритья.

Шаги стали удаляться.

— Ну что, все в порядке? — спросил Бим. — Обещаешь вести себя хорошо? — Он легонько провел свободной рукой по ее волосам. — Ладно, тогда отпускаю.

Аддисон кое-как овладела собой. Они зашагали к белому двухэтажному особняку Райкера на вершине холма, перед которым расстилался полого поднимающийся двор. Казалось, все погружено в темноту, но тени четко вырисовывались на земле: никакой дороги нельзя было уверенно разглядеть. На террасе горела лампа, о которую бились бабочки и мошки. Миновать это освещенное пространство было никак нельзя.

— Я загляну внутрь, — сказал Бим, перешел границу мрака и света, а затем быстро взобрался по ступенькам.

Раздался скрип средней ступеньки, громкий, как выстрел, — Аддисон чуть не подпрыгнула. Потом она снова расхохоталась, старясь не издавать звуков, отчего из глаз выступили слезы.

Бим осторожно подергал дверную ручку — та повернулась — и исчез в доме. Аддисон оказалась на террасе одним прыжком, миновав опасную среднюю ступеньку. Оказавшись на свету, она перестала смеяться. Через открытую дверь была видна прихожая. За дверью стояла вешалка. На одном и том же крюке висели пальто и зонтик. Потом Бим закрыл дверь, и вешалку стало не видно.

Он зажег спичку в чашечке ладони — казалось, лицо его подрагивает над слабым огоньком. Аддисон огляделась. Диван, стулья, книжный шкаф, лампа. Значит, они оказались в гостиной. Спичка погасла. В комнате витали два слабых запаха: приятный — трубочного табака и неприятный — кошачьей мочи. Бим трижды втянул носом воздух и, сморщившись, приглушенно чихнул.