Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года - Лидия Ивченко

Для Александра I «военные забавы мирного времени» были отнюдь не мелочью. Из рассказа Ж. де Местра явствует, что в самом начале его царствования граф П. А. Толстой осмелился заметить молодому царю: «"Государь, с этим Вашим парадированием Вы погубите сначала себя, затем Россию, а потом всю Европу". Но император не обратил на его слова никакого внимания. Он самолично командует учениями гвардии. Здесь изобрели какой-то новый барабан с ужасающим грохотом. Все смеются, особенно офицеры, что, конечно, есть великое зло». Государь, как и его брат Константин Павлович, оставался при своем мнении, о чем свидетельствуют воспоминания С. Г. Волконского: «Не могу забыть одного обстоятельства на одном из моих дежурств. Это было при маневрах на Смоленском поле. Маневр представлял отпор английского десанта на эту местность Васильевского острова (Россия была тогда в неприязненных отношениях с Англией вследствие Тильзитского мира). Наши сухопутные войска маневрировали против вымышленного десанта, не было даже флотилии, изображающей английский десант.

Авангардом нашим командовал В. К. Константин Павлович, главным корпусом — сам Государь. Я был послан к Великому князю осведомиться от него, что у него происходит, и получил в ответ: "англичане поражены, едва успевают достигать своих лодок, совершенная победа с нашей стороны, и с нею поздравьте Государя". Едва удержался я от смеха при этих словах, сказанных с полным убеждением, что все это было, и поневоле должен был передать эту чушь Государю».

Впрочем, для офицеров Петербургского гарнизона подобные случаи были неотъемлемой частью светской хроники столичной жизни, о которых во всех подробностях сообщалось в письмах С. Н. Марина его другу М. С. Воронцову, находившемуся в действующей армии: «…B Красном Кабачке (трактир на Петергофской дороге. — Л. И.) был завтрак и четверть часа отдыху, после которого большим шагом мы дошли до места лагеря. Вообрази ты мое положение: всем поставили палатки, а молодой поручик на открытом воздухе и на дожде проводил время, говоря парламентские речи фельдфебелю. После двух часов такой прогулки поставили мою палатку; я влез в нее и уснул. На другой день отдых, а я — в караул к Императрице и поутру на маневры. Мы атаковали неприятеля, сбили его с места и стали лагерем на высотах подле Красного Села. На другой день неприятель поправился и сбил нас с шагу. Мы отправились на старые места; два дни отдыху. Кирх-парад (церковный парад. — Л. И.); я в карауле, потом опять маневр, и неприятель к чорту; на другой день преследовали врагов и разбили в прах. Заходящее солнце с ужасом взирало на место сражения, покрытое кустарником и засохшею травою. Ночевали на месте сражения. Прогнали повара Потемкинского; обед готовил француз; мы ели за сорок человек. Возвратились к Красному, ездили верхом по горам; я потерял султан и был в отчаянии». Для большинства же участников зрелищного военного действа все окончилось весьма благополучно: «За маневры были большие награждения: Зубову перстень с портретом, Буксгевдену табакерка с портретом же, Кологривову Александровская (лента); всем генералам, у которых не было на шее Анны, дали ее, а полковникам гвардейским перстни с вензелями, армейским и флигель-адъютантам простые . Князю Петру Волконскому Анну через плечо, а нашему хорошему командиру, графу Петру Александровичу (Толстому. — Л. И.) назначена была Александровская, но он от нее отказался; и так дали ему табакерку с вензелем». Кстати, в сочинениях графа Ф. В. Ростопчина можно обнаружить неожиданное объяснение награждениям за маневры и парады, приближающее нас к исторической психологии той эпохи: «…Старый воин надеется столько же и на мир, как и на войну, выдавая за философию и человеколюбие отвращение к кровопролитию и лаврам».

В апреле гвардейские полки покидали город и отправлялись в пригороды Санкт-Петербурга, где наряду со сторожевой службой в императорских резиденциях они совершенствовались в своем ремесле. Сезон лагерной жизни на открытом воздухе заканчивался в сентябре «большими маневрами», о которых повествуется в письме того же автора: «Теперь скажу тебе о маневрах; хоть и стыдно писать о них туда, где жнут лавры, но друг мой не забудет, что кто хочет читать, тот начинает с азбуки, а в военном искусстве маневры могут равняться с диалогами. Мы выступили 2 августа ночью и на другой день стали лагерем под Петергофом; 4-го был смотр всему войску и потом церемониальный марш мимо государынь; под ружьем было 26 264 человека, и того же числа войско разделилось на два корпуса: одним командовал Цесаревич, а другим Михаил Ларионович Кутузов. Мы переменили лагерь, стали корпусами и начали маневры; их было четыре. Государь был доволен и объявил свою благодарность всему войску. Генералы и полковники награждены перстнями, мы — третным жалованием, а рядовые получили по 5 рублей на человека. Подлинно, все говорят, что исполнения были совершенны. А Штединг, шведский министр, говорил, что он не видывал ничего совершеннее. 6 августа у нас был праздник. Государь и великий князь кушали у нас в лагере, стол был на двести персон, и все было славное; обед сей, названный завтраком, стоит графу (П. А. Толстому. — Л. И.) около десяти тысяч рублей».

Неодолимая страсть русского императора и его августейшего брата к парадной стороне военного быта была замечена Наполеоном едва ли не в первый день тильзитского свидания, когда выяснилось, что Александр I знает наперечет все полки французской армии. Об этом исключительном обстоятельстве с восхищением и умилением говорится в труде известного французского историка А. Вандаля: «Въезд царя в город совершился при красивой военной обстановке, с пышностью, какую только позволяли место и обстоятельства. На пути следования обоих императоров через город были собраны отряды гвардии, пехоты и кавалерии. Налицо были все полки: драгуны, стрелки, гренадеры, но прежде, чем Наполеон успевал называть воинские части, Александр распознавал мундиры, которые победами стяжали себе всемирную известность; он сам называл солдат, поза и взоры которых были полны гордостью одержанных побед. Со своей стороны французы восхищались высоким челом русского монарха и неподражаемой грацией, с которой он салютовал шпагой. Оба государя были верхом и, разговаривая, прибыли к дому, где жил царь во время своего первого пребывания в Тильзите до Фридланда. "Вы у себя дома", — сказал ему император. Но Александр не сошел с коня. Из утонченной лести продолжал он путь между стоявшими шпалерами войсками, чтобы подольше полюбоваться императорской гвардией, выстроенной вдоль улицы».

Нельзя забывать о том, что Александр Павлович был первым в числе державных коронованных особ Европы, кто пожал руку «корсиканскому узурпатору». Наполеон не мог не ощутить всей важности этого события для себя и своей империи, со своей стороны, решив, что «положение обязывает», принял надлежащие меры: «С тех пор как царь поселился в Тильзите, Наполеон устраивал в честь его смотры нашей армии, расквартированной и разбросанной в окрестностях города. Рано утром оба императора верхами, с блестящей свитой, выезжали из Тильзита. В деревнях, оживавших с утренним благовестом, им повсюду попадались лагери наших войск. Затем они галопом доезжали до открытого места, удобного для маневров. Тут были собраны другие войска, построенные в образцовом порядке; их длинные, неподвижные, сверкавшие сталью ряды далеко уходили вдаль. Маршалы принимали командование над своими корпусами. Огромная свита группировалась вокруг императоров.