Бумажная клетка - Ирина Дягилева

– Случайно я стала свидетельницей одной сделки. Паша окучивал какого-то Ашота Кареновича.

– Знаю его. Это Измаэлян. У него сеть мебельных магазинов.

– Я запомнила сумму, которую он заплатил за автомобиль. Давай посмотрим, сколько у Медведева записано в тетради.

– Она у него в портфеле.

– Ну так возьми ее! – рассердилась Пуля.

– Неприлично рыться в чужом портфеле без ведома хозяина.

– А воровать – прилично? Где этот портфель? Я сама возьму, – решительно заявила она.

– Под столом, – с кислой миной ответил Герман.

Пульхерия отодвинула кресло Паши, достала черный кожаный портфель и поставила на стол.

– Может, дождемся Паши? – нерешительно промямлил Герман.

– Ты боишься правды. Сейчас или никогда, – сказала Пульхерия, щелкнула замком и извлекла на свет общую тетрадь со сменными блоками.

Долго искать им не пришлось. Сумма в тетради оказалась ровно в два раза меньше той, что она слышала.

– Ну? Убедился?

Герман вяло пожал плечами. Запись о продаже была последней на странице. Пульхерия отогнула защелки и вытащила листок, затем сунула тетрадь в портфель и поставила его на место. Листок она сложила вчетверо и спрятала у себя за пазухой.

– Зачем ты это сделала?

– Это важная улика. Без нее мы ничего не сумеем доказать твоему отцу. Не хочу, чтобы Паша ее уничтожил, если ты нечаянно проговоришься. Без этого листочка все наши утверждения будут голословными. Он скажет, что ты ему мстишь за то, что он спит с твоим папочкой.

– Ты понимаешь, что теперь я не смогу ему доверять, а следовательно, и работать вместе? – спросил Герман так, словно сам пытался осознать случившееся. – Это конец. Я был всего лишь прикрытием мерзавцу, причем мерзавцу особого рода – любовнику моего отца. Отец скорее уберет меня, чем его. Как ты думаешь, он сделал это нарочно?

– Ты спрашиваешь, знал ли твой отец заранее, что все именно так и будет?

– Да. Он предложил на должность моего заместителя Пашу только для того, чтобы потом меня высмеять, лишний раз унизить.

– Не знаю, но не исключено, что все так и было. С его безмерной извращенностью он вполне способен на это, – с горечью вздохнула Пульхерия.

– Ненавижу его, – сказал Герман почти спокойно.

Сердце Пули обливалось кровью. Она подошла к нему, обняла.

– Если бы ты знал, как мне тебя жалко…

– Вот только жалости, Пуляша, мне не надо. Это судьба или злой рок. Стараешься, делаешь все что можешь, только ничего не выходит. Просто я родился под несчастливой звездой и приношу одни несчастья. – Он попытался улыбнуться и ласково провел рукой по ее щеке.

– Да не казни ты себя. – Пульхерия прижалась к его плечу. – В жизни всякое бывает. Не только знамена и фанфары, но и боль, неприятности, разочарования. У нас с тобой еще все впереди. Просто сейчас ты освобождаешься от твоего папочки, тяжело, мучительно, ужасно, но все это пойдет тебе на пользу. Он подкупил Галину Матвеевну, даже ко мне сумел подобраться, но на тебе споткнулся, тебя подкупить ему не удалось. Ты молодец! Сколько можно терпеть его вечное пренебрежение, сколько можно завоевывать его уважение? Это хорошо, что ты его ненавидишь. Для тебя это означает свободу. Свободу от вечного притворства, лжи и унижений. Я очень хорошо понимаю твою боль, но разве свобода того не стоит?

– Свободу? Он никогда не даст мне ее.

– Не надо ждать свободы от кого-то. Надо самим ее брать, завоевывать! Не бойся этого, а я буду рядом. Забудь о его деньгах. Он считает, что мы без них погибнем, но он ошибается.

Замерев на миг, он долгим испытующим взглядом оглядел Пульхерию.

– Я всегда хотел быть достойным своего отца. Теперь выясняется, это было не самое возвышенное желание, ты со мной согласна, Пуляша?

Она улыбнулась:

– Пойдем домой.

– Я еще немного поработаю. Надо приготовить одну важную бумажку для префектуры.

– Ну и правильно. Это поможет тебе немного отвлечься. Только смотри, не проболтайся Паше. До завтрашнего вечера он ни о чем не должен догадываться.

– А что будет завтра вечером?

– Все мы соберемся на ужин у твоего папочки, а на десерт выведем на чистую воду его дружка. Перед этим я встречусь с Ларисой, добуду таинственный конверт и эта история наконец завершится.

Дома было непривычно тихо. Она прошла в детскую: Катина кровать аккуратно заправлена, все игрушки убраны. К удивлению Пульхерии, на кухне была одна Галина Матвеевна. Она чистила картошку.

– Где Катя? – поинтересовалась Пуля.

– Не скажу, – не скрывая неприязни, буркнула домработница.

– Это что еще за новости? Где девочка?

– В санатории, в Швейцарии. Скоро приедет Ленечка. Ему даже поиграть будет не с кем, – со злой досадой ответила она.

– Александр Николаевич слов на ветер не бросает. Действует быстро и решительно, – усмехнулась Пульхерия. И посоветовала: – Вы попросите, чтобы он вашего Ленечку тоже в Швейцарию отправил.

– Была б моя воля… – начала Галина Матвеевна, но осеклась под насмешливым взглядом, только сердито загремела кастрюлями.

Пульхерия сделала себе бутерброд с ветчиной и налила стакан апельсинового сока. Придя в гостиную, сняла трубку и набрала номер Штыкина.

– Игорь Петрович, как настроение? – игриво спросила она.

– Судя по голосу, вы хотите обрадовать меня хорошими новостями? – предположил следователь.

– Да. Я сделала вскрытие тела или дела, как вам будет угодно.

– И что показало вскрытие?

– Клиент упал с балкона, будучи мертвым.

– Еще один труп? – насторожился он.

– Нет, это шутка. Я думала, что вы поймете.

– С вами, Пульхерия Афанасьевна, с ума сойдешь, – неожиданно рассердился Штыкин. – От вас можно ожидать чего угодно. Я постоянно твержу себе, что пора забыть о симпатии к вам и перейти исключительно на официальный тон общения. Как только я слышу ваш голос, у меня внутри все сжимается не то от радости, не то от недоброго предчувствия.

– Не поняла: вы мне в любви признаетесь или признаете, что я исчадие ада? – растерянно спросила Пуля.

– Не знаю, – честно ответил он. – А вы как хотите?

– Хороший вопрос. – Она усмехнулась. – Мой бывший муж сидит в кутузке по обвинению в убийстве, моя свадьба под вопросом, а вы предлагаете мне решить еще одну проблему. Может, вы подождете, пока я с этими проблемами разберусь? Вы, пользуясь своим служебным положением, норовите пролезть ко мне в душу с черного хода. Если вы из прокуратуры, то считаете, вам все позволено? Встаньте, наконец, как все нормальные люди, в очередь.