В сентябре вода холодная - Анна Князева

Но Анна сообразила, кто сможет помочь:

– А вы позовите нянечку.

– Баба Рая! – крикнула директор.

Дверь тут же отворилась, и нянечка просеменила к столу:

– Две тысячи первый – в архиве. Но в сейфе есть журнал внутреннего учета. Нужно смотреть в нем.

– Куда ж я его дела… – Кира Владимировна закружила по кабинету, но баба Рая нырнула в шкаф, достала стеклянную банку и вынула из нее ключ.

– Вот!

Они подошли к сейфу, нянечка сама отомкнула дверцу и отошла, пропуская директора:

– С зеленым корешком поищите…

Порывшись в сейфе, Кира Владимировна вытащила амбарную книгу с зеленым корешком:

– Та?

– Она самая, – кивнула нянечка.

– Какой период вас интересует? – Директор села за стол и открыла регистрационную книгу на заглавии.

– Начиная с сентября две тысячи первого и заканчивая концом две тысячи второго года, – сказала Анна.

– Вам всех указать?

– Только девочек от трех до пяти лет.

Кира Владимировна открыла список и повела по нему тоненьким пальчиком:

– Таких только две.

– Записываю. – Анна достала блокнот.

– Татьяна Ивановна Сидорова девяносто седьмого года рождения и Гульнара Игоревна Ильдарова, девяносто шестого.

– Так… Записала.

– Сидорова поступила в детдом в октябре две тысячи первого из Тимофеевского дома малютки. Ильдарову забрали из семьи.

– Когда и кто их усыновил?

– Ой! – Кира Владимировна схватилась за щеку и покачала головой. – Не знаю, можно ли разглашать.

– Можно! – сказала Стерхова и еще раз показала удостоверение.

– Сидорову удочерила семья Калюжных.

– Полные имена и данные паспортов?

– Здесь только имена.

– Диктуйте.

– Калюжная Вера Ивановна и Калюжный Павел Сергеевич.

– Где живут указано?

– Это в документах, а документы в архиве, – вставила баба Рая.

– Тогда давайте Ильдарову, – недовольно буркнула Анна.

– Усыновители: Зарайские Мария Николаевна и Кирилл Александрович.

Стерхова записала.

– Даты усыновления… Или правильно – удочерения?

– Это без разницы, – коротко пояснила нянечка. – Лишь бы дите забрали.

– Ильдарову удочерили в июле две тысячи второго, Сидорову в октябре две тысячи первого.

– Постойте-постойте, – сказала Анна. – Девочка поступила в детдом в октябре, и ее тут же удочерили?

– И-и-и-и-и, милая, – протянула нянечка, – за денежки и не такое бывает.

– А как еще бывает? Пожалуйста, расскажите.

– Бывает… – уклончиво проронила баба Рая. – Ну, я пошла. Мне еще коридор домывать.

Когда Стерхова вернулась в Урутин, ей позвонил шеф.

– Слушаю, Юрий Алексеевич.

– Уже знаешь?

– Что? – с замиранием сердца проронила она.

– В Подмосковье задержали твоего Большакова.

– Где он сейчас?! – воскликнула Анна.

– Сидит в СИЗО.

– Его необходимо срочно этапировать в Урутин!

– Уже занимаюсь. Завтра утром мы будем в Энске.

– Вы-то зачем? – удивилась она.

– Мать вызвала. Думаю, чтобы попрощаться с отцом. Вот такие дела, Стерхова.

В следственный изолятор Энска Анна приехала до полудня. К этому времени у нее на руках были все документы, позволявшие допросить Большакова в присутствии Савельева.

С самим полковником она встретилась только на проходной.

– Как прошла поездка? – спросила Стерхова.

– По инструкции, – хмуро ответил шеф. – Твой подопечный опасается, что его здесь прикончат в первую же ночь. Умоляет отправить в Москву.

– Сказал, кого конкретно боится? Назвал какие-то имена?

– Я с ним не разговаривал. Так, перебросился парой слов. Он ехал с конвоем, а я – отдельно. – Юрий Алексеевич придвинулся ближе и заговорил тихим голосом: – Скажи мне, Стерхова: этот гад убил моего брата?

– Скорее принимал участие. Конкретная форма деяния пока не ясна. И, кстати, Виктор всадил в него пулю.

– Надо же… – Савельев помотал головой. – Если бы не допрос, прикончил бы его в поезде.

– Большаков свое получит, – пообещала Анна. – Теперь идемте. Пора.

На проходной они предъявили документы и проследовали через шлюз из автоматических дверей, которые, отщелкнув замки, сразу же закрывались за их спинами.

Внутри изолятора в комнате для допросов они ожидали недолго. Вскоре конвоиры привели Большакова и усадили его на прикрученный к полу стул.

Стерхова включила диктофон и оглядела Большакова: с их последней встречи он сильно похудел и отрастил бороду. На нем была все та же одежда, но теперь он имел совсем не респектабельный вид.

– Я все расскажу! – заблаговременно предупредил Большаков. – Но только в обмен на защиту. У вас же есть программы защиты свидетелей?

– Ты не свидетель, – тяжело обронил полковник. – Ты – убийца.

– Я никого не убивал! Я – жертва! В меня стреляли!

– Заткнись!

– Спокойно, Юрий Алексеевич. – Стерхова придвинула бланк протокола и приготовилась писать.

Пока она со слов подозреваемого заполняла «шапку» протокола, полковник Савельев не сводил с него свирепого взгляда.

– Послушайте! – взмолился Большаков. – Почему он так на меня смотрит? Я его боюсь! Скажите, чтобы он ушел!

– Обрыбишься, сволочь… – процедил Юрий Алексеевич. – Имей в виду, если не расскажешь всю правду, хоть что-то утаишь, я тебя вот этими руками…

– Спокойно! – сказала Стерхова и задала первый вопрос: – Расскажите, что случилось утром двадцать третьего сентября две тысячи первого года?

– Все началось на день раньше, в субботу, – заговорил Большаков. – У Женьки Хаустова уехали родители, и он собрал нас в загородном доме.

– Где именно, уточните.

– Да вы были у Горской. Дом Хаустовых на этой же улице.

– Назовите поименно всех, кого пригласил Евгений Хаустов.

– Меня, Демина Валерку, Артема Басова, ну и, конечно, Гелю Емец, то есть Ангелину Константиновну Горскую. Она как хвост за Басовым повсюду таскалась.

Стерхова спросила:

– Что было дальше?