Эффект Сюзан - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они занялись спекуляциями золотом. Не знаю, когда это началось, может, ближе к концу. Но вы потеряли влияние на них. Вы вывели их из-под контроля Фолькетинга. А они потом ускользнули от вас. В итоге, Торкиль: если учитывать все это, думаю, мы можем остаться в Дании. Я возвращаюсь на работу в институт. Дети поступают в хорошую гимназию. Нам выплачивают компенсацию за раздавленный «пассат». Жизнь пойдет своим чередом, как будто ничего не случилось. Кроме одной маленькой детали: нам понадобится охрана. Какой-нибудь человек, который сидит в машине рядом с нашим домом. Первые месяцы он будет возить детей в школу. Что-то вроде нашего друга Оскара. Кто их убил, Торкиль? Случайно не вы?
Он хватается за край стола. Его помощница прижимается к нему плечом. Становится ясно, в чем состоят ее служебные обязанности. Она не делает записи под диктовку, сидя у него на коленях. Ее задача — останавливать его, чтобы он не разгорячился.
У нее это получается. Он делает глубокий выдох.
— В нашей семье я слежу за всеми расходами, — продолжаю я. — Благодаря этому я мгновенно замечаю финансовые аномалии. Вот, например, мне интересно, где вы взяли столько денег, чтобы стать королем островов Кронхольм. С частным джетом и вертолетом.
Помощница крепко сжимает его руку. Каким-то сверхчеловеческим усилием он сдерживает себя. Но губы его побелели.
— Конечно, я все изложила в письменном виде, Торкиль. И положила на хранение в адвокатскую контору. Все это будет передано журналистам, если с нами случится какая-нибудь неприятность. Тот парень, который пытался убить меня и Харальда. Это один из ваших людей? Над которым вы тоже потеряли контроль? Демократические процедуры всегда работают медленно. Но обходить их — дело рискованное. Посмотрите, что случилось с нами в Индии. Не ваш ли это случай, Торкиль? Не начинает ли все рушиться?
Я встаю. При всей его ярости я чувствую, что он все-таки держит себя в руках. Мне это не нравится. Как будто у него в рукаве есть какой-то козырь.
Лабан откашливается.
— И последнее, прежде чем мы уйдем. Может быть, обитатели островов Кронхольм, этого удивительного места, захотят, чтобы я написал для них какое-нибудь музыкальное произведение? Что-нибудь изысканное, например ораторию? Или, может быть, что-то монументальное, для торжественного открытия? Я подумал, что неплохо было бы использовать звук идеального удара клюшки по мячу. На фоне шума моря внутри «Ракушки». И криков чаек.
Нужно иметь мужество, чтобы собирать заказы в совершенно неподходящий момент. Но меня это не удивляет. Я помню, как Лабан пытался что-то продать правлению Копенгагенского университета во время торжественного ужина в тот вечер, когда университет вручал ему премию.
У Торкиля Хайна отсутствующий взгляд.
— Я поставлю этот вопрос на следующем заседании правления.
— Я предложу вам хорошую цену.
Торкиль Хайн кивает. Лабан и дети встают.
38
Мы снова в зеленом катере, на пути к городу. Мы с Лабаном сидим рядом.
— Хайн, — говорит он, — Баумгартен, Кирстен Клауссен. Им всем за семьдесят. И Магрете Сплид. И Корнелиусу.
— Андреа Финк когда-то сказала мне, что наибольшая угроза демократии — это когда люди никак не могут отказаться от власти.
Я поворачиваю голову в сторону причала. Лабан и дети смотрят туда же, сначала они ничего не замечают, потом видят множество одинаковых машин, которые не вписываются в ожидаемую картину.
Сначала мы не видим людей на причале. Но в ту минуту, когда мы ступаем на набережную, они оказываются повсюду, мужчины и женщины. Некоторые из них обладают той сдержанной отстраненностью, которая всегда присуща полицейским в штатском. Они молча встают вокруг нас. Задним ходом к нам подъезжает машина, похожая на инкассаторскую. Открывается задняя дверь.
Прямо за моей спиной встает мужчина. Если другие — и мужчины, и женщины, — представляя власть, совершенно невыразительны, этот привлекает к себе внимание. Одежда на нем серая. Он не полицейский. В этот момент я убеждаюсь, что вокруг нас несколько сил: государственный аппарат, полиция и что-то еще.
— Мне нужен адвокат, — говорю я.
И тут он ударяет меня ногой сзади.
Он бьет меня по ягодицам вытянутой ногой, с такой силой, что я влетаю в машину. Я ударяюсь лицом об пол, но не чувствую боли. Я вижу все четко, но тело немеет, нервная система парализована.
Лабан приземляется рядом со мной, он лежит на спине и смотрит в потолок, не в силах пошевелиться.
Мне удается встать на четвереньки и повернуть голову.
Серый человек поднял Тит и Харальда. Он схватил их за шею и держит на вытянутых руках, их ноги висят в нескольких десятках сантиметрах над землей.
Харальд весит, наверное, почти семьдесят килограммов, Тит — около пятидесяти пяти. А человек не отличается выдающимися размерами. И тем не менее он держит их без заметного напряжения. Лицо его светится азартом.
Харальд отбивается от него ногами. Мужчина ударяет его головой о дверь автомобиля. И вглядывается в лицо Харальда. Как будто пытается что-то разглядеть. И тут я понимаю, что именно. Он хочет увидеть страх. Он ищет его, словно пчела, которая ищет нектар.
Когда он на мгновение отводит взгляд от Тит, она вырывается и кусает его руку, между указательным и большим пальцами.
Он поворачивает голову и смотрит на нее. На руку. Ее зубы вонзаются ему в кисть, видна кровь, но она не течет, а брызжет по всему ее лицу.
На его лице никаких признаков боли. Только сильное любопытство. Он отбрасывает Харальда и хватает свободной рукой шею Тит. Я понимаю, что сейчас он убьет ее. А я все еще не могу сдвинуться с места.
Я вижу его ботинки. Это мокасины, серая кожа. Это он сидел за рулем экскаватора.
И тут его окружают четверо мужчин. Они едва успевают оттащить его, хотя он и сопротивляется. И он все еще смотрит на нее.
В эту минуту я понимаю, что это он душил Магрете Сплид.
Тит и Харальда укладывают в фургон. Двери захлопываются, машина трогается с места. Я не могу встать, ноги не повинуются мне. Но лежа на полу я достаю бумажный носовой платок и протягиваю его Тит. Она медленно и тщательно вытирает кровь с лица.
Они везут нас на Ивихисвай. Помогают встать на ноги, войти в дом, меня им приходится нести. В доме был обыск. Окна заклеены пленкой, везде расставлены лампы на штативах, а все бумаги прогнали через шредер. Они тут основательно поработали, обыскали наши столы и кабинеты и разобрали все на части. Розетки вынуты из стен, разобранная на части вытяжка стоит на полу. Диванные подушки разрезаны,