Убийство арабских ночей - Джон Диксон Карр

Нет, сэр, я не был, как вы считаете, испуган; я ничего не боялся, пока ваш инспектор не нашел труп в карете. Только не я. Скорее я испытывал раздражение. Как бывает, если вы ждете чего-то приятного, а все идет вверх тормашками. Но тогда!.. – Пруэн наклонился вперед. Он был полон такого воодушевления, что напоминал надутый газом пузырь. – И тогда я увидел нечто. Я понял только сейчас, потому что все запомнил и теперь сложил воедино. Обернувшись к парадным дверям и подойдя к одной из их створок, я увидел с внутренней стороны дверей на полу какие-то метки. Минуту назад их не было. На мраморе выделялись грязные размазанные следы, типа черной пыли, оставленные обувью недавнего гостя…

– Обувью Пендерела? Актера?

– Да, сэр, того парня, который только что вошел. Следы тянулись по залу и потом исчезали. Я подумал: где же этот тип шлялся, что набрал столько грязи на подошвы? И тут, сэр, я кое-что вспомнил. Когда этот парень шел по залу к каретам, мне показалось, будто я знаю и эту спину, и этот цилиндр. Так оно и было. Он появился тут, как я докладывал, без четверти одиннадцать. Но это не совсем верно. Ибо этот парень уже был в музее. Вечером, незадолго до десяти часов.

И Пруэн с торжественным видом откинулся на спинку кресла.

– Значит, он был в музее, – помолчав, повторил я, – несколько раньше, до десяти часов. Вы хотите сказать, что он зашел, осмотрелся и снова вышел?

Пруэн снова напрягся, растолковывая свою идею:

– Не знаю толком, как вам объяснить, так что помогите мне! Попробую выложить то, что мне запомнилось. Так перепутаны все… как бы это выразиться?

– Впечатления?

– Хм, – сомневаясь, буркнул Пруэн. – Что-то вроде. В моей профессии, сэр, приходится наблюдать за людьми, которые приходят в музей: как они держатся, как ведут себя, впервые попадая сюда. Были две группы школьников с учителями. Пожилая дама с джентльменом. Парочка зевак; таких видно за милю, и, попадая в «Галерею Базаров», они начинают кудахтать, как куры. Семья из загородной местности. Точно не скажу, сколько их было, но народу хватало. Но в цилиндре и во фраке был только один джентльмен. Я обратил на него внимание, потому что нормальные люди в цилиндрах по вечерам сюда не ходят – почему, не знаю, но они живут по своим правилам… Я не успел присмотреться к нему как следует, потому что он вошел сразу же за семейной группой. Скорее всего, в четверть десятого. Я увидел всего лишь спину этого джентльмена (то есть тогда я решил, что это джентльмен, а это был всего лишь актер). Вот так!

Но обратил я на него внимание и в силу другой причины. Обычно приходится смотреть, как люди ведут себя, когда приходят в музей. Девять из десяти, сэр, едва только переступив порог, останавливаются как бы в растерянности и начинают оглядываться. Затем девять из десяти поворачиваются и смотрят на меня. Почему, не знаю. Предполагаю, собираются о чем-то спросить. Порой спрашивают, порой нет, но, как правило, смотрят так, словно считают своим долгом ко мне обратиться.

Вы бы удивились, сэр, услышав, какие глупые вопросы, случается, мне задают! Многие осведомляются, сколько стоит входной билет, другие спрашивают, есть ли тут камера пыток и где находится туалет; и все время мне приходится внимательно присматриваться к подвальным дверям – делаю я это автоматически – и к дверям по другую сторону лестницы, которые ведут к моей квартире; хотя на обоих написано «Только для персонала», кто-то может в них ткнуться. Вот так!

Когда незадолго до десяти этот человек появился в первый раз, он ничего не спрашивал и ничем не интересовался. Он просто прогуливался по залу. И я подумал: «Ну ясно, ты ищешь уборную, и мне придется поглядывать на тебя, чтобы ты не открыл одну из этих дверей». Вот тогда я и обратил внимание на его цилиндр и фрак. Но он не подходил к дверям. Он остановился у карет и прошел между ними, словно направляясь в «Египетскую галерею». Она размещена во втором зале слева.

Затем я начисто забыл о нем, потому что ко мне подошли какие-то ребятишки и стали задавать вопросы. А когда надо было закрывать музей, мне как-то пришло в голову, что не видел, как цилиндр выходил. Вот почему, как я рассказывал, я и обошел помещение, проверяя, все ли в порядке. Когда вы спросили меня, я вспомнил этого типа.

– Так он вышел? – осведомился я.

Пруэн замялся.

– Честно говоря, сэр, во время обхода я его не обнаружил. Он снова появился в четверть одиннадцатого – примерно через час. Так что рискну заметить, что, должно быть, он выходил, раз опять вернулся, не так ли?

Иронии в его словах не было. Пруэн был полон сомнений; меня же они покинули, потому что, кажется, забрезжило объяснение.

– А теперь вспомните, – потребовал я, – было ли это до того, как все остальные – Мириам, Джерри и их компания – появились на месте?

– Да, сэр. За несколько минут до их прихода.

– Возможно ли было, чтобы Пендерел (только не делайте вид, будто не знаете, кем был Пендерел!), возможно ли допустить, что он проник в погреб, когда в первый раз оказался в музее?

Пруэн посмотрел на меня с таким выражением, будто опасается ловушки и готов сорваться с места:

– Хотите верьте, хотите нет, но до закрытия музея – ни в коем случае! Сэр, за весь вечер я лишь два раза отвел взгляд от дверей погреба. За это я ручаюсь. В первый раз – когда в десять часов обошел музей, проверяя, все ли покинули его. А второй – когда кто-то разбил кусок угля в «Галерее Базаров». Так что…

– Но, – сказал я, – он же мог, оказавшись в музее, где-то спрятаться. Не так ли? А затем, когда вы обходили залы, нырнуть в погреб. Отвечайте! Мог он?

Мне пришлось говорить с толикой чрезмерной уверенности, но она покинула меня: приходилось учитывать слишком много факторов. Тем не менее напрашивалось вполне логичное объяснение появления угольной пыли на подошвах Пендерела, оставивших следы на полу, когда он вошел в музей во второй раз.

Поначалу он тут появился в десять минут десятого, раньше назначенного времени. В силу каких-то обстоятельств он спрятался, а потом спустился в подвал; причина, может быть, крылась в том, что он хотел подстеречь Мириам Уэйд и решил сидеть в укрытии, пока не придумает, как увидеть ее наедине. Хорошо! Все остальные прибыли вскоре после этого, но какое-то небольшое время, пока Пруэн запирал музей, они толпились в кабинете куратора. А потом именно Мириам Уэйд, черт побери, спустилась в подвал за гвоздями!

Следовательно, мои остолопы, там она и должна была встретить Пендерела. Была ли их встреча оговорена? Нет, нет и нет! Этого не могло быть! Кроме того, что Мириам считала, будто он находится за тысячи миль от Лондона, Пендерел был последним человеком на свете, которого она хотела бы видеть. И все же она с ним встретилась. Что же произошло? Мы можем только гадать. Мы лишь знаем, что минут пять спустя она поднялась из погреба. Походив перед лестницей, она мимо Пруэна прошла в затемненную «Персидскую галерею». Пробыла она там недолго и опять вернулась в погреб. В данном случае пробыла она там совсем немного, после чего снова выскочила. Что произошло во время этих двух встреч-разговоров?