Не искушай меня - Сильвия Дэй

– Я серьезно, Саймон! Размеры этого места так сильно различаются?

– Ну конечно. Как рост и вес.

Глаза у нее были круглыми как блюдца.

– Так выходит, что мужчине поменьше не пришлось бы так тяжело работать, чтобы войти в меня?

При мысли о том, что кто-то мог оказаться там до него, Саймону захотелось зареветь как зверю.

– По размеру мужчины не всегда можно судить о размерах его мужского достоинства.

– О, как интересно!

– Бьюсь об заклад, не так уж интересно.

– Ты ревнуешь? – хитро улыбаясь, вернула она ему его же вопрос.

Саймон устроился поудобнее между ее раскинутыми ногами. Он нежно провел своим пенисом по нежным лепесткам и застонал, почувствовав мгновенную реакцию Линетт.

Она вцепилась руками ему в плечи, слегка царапая его кожу ногтями. Странно, он находил это ощущение весьма возбуждающим и нисколько не досадовал на боль, как было в прошлом. Он обычно старался избежать того, чтобы женщины оставляли следы на его коже, потому что при виде этих следов другая женщина могла почувствовать себя задетой, но с Линетт было не так. Он хотел, чтобы она оставила на его теле свои отметины. Он хотел, чтобы все видели и знали, что она отдала ему себя и взамен взяла его.

Он несколько изменил положение и рукой направил широкую головку к той крохотной щелке, что вела в рай. Линетт начала тяжело дышать, веки ее отяжелели. Искра, что пробежала между ними, начала разгораться.

– Видишь? – прошептала она. – Я думаю, что ты для меня, возможно, велик на размер.

Опустив голову, Саймон поцеловал ее. Он обожал ее губы, ее рот и то, что она произносила этими губами, и те звуки, что помимо воли вырывались из ее рта, он тоже обожал. Губы ее были влажными и нежными и восхитительными на вкус. И то, как они подрагивали под его губами, как раскрывались. Он бы с радостью позволил этим губам вырвать из груди его сердце.

– Господи, чувствовать тебя… – простонал он, медленно погружаясь в тугой жар ее лона. – Видишь? – Он просунул руки ей под плечи, чтобы уложить ее поудобнее. – Я могу прикоснуться к тебе глубоко-глубоко, глубже некуда, – и он толкнулся в нее, – и растянуть тебя до предела… – Он сделал вращательное движение бедрами и сорвал с губ Линетт стон восторга. – Я сложен под тебя, словно по мерке, и все это для того, чтобы дарить тебе наслаждение тысячами разных способов.

Линетт вздохнула:

– Я вижу…

Он замер на определенной глубине, поглаживая обнаруженные им эрогенные точки, отдаваясь собственным неповторимым ощущениям; она была такой влажной, такой тугой. Сексуальный акт никогда не дарил ему столь полных ощущений, никогда не чувствовал он наслаждения женщины так остро, словно наслаждение было его собственным. То не было радостью обладания, то не было триумфом победителя, наслаждение было самоценным – чистым, без всяких посторонних примесей.

Как и раньше, Саймон не торопился, он входил в нее глубоко и медленно. Взойдет солнце, и она покинет его, между ним и ею встанет ее семья, и на этом все у них закончится. Он слышал тиканье часов, отмерявших время его счастья, и это время утекало, но он не ставил перед собой цели овладеть ею столько раз, сколько было возможно. Он не ставил перед собой цели утолить свой голод, избыть тоску по Линетт или заставить ее запомнить его ценой количества ослепительных оргазмов. Любой мужчина, который имеет право называться таковым, может довести женщину до оргазма.

Но не всякий мужчина может любить.

Вот чего он хотел добиться – чтобы оргазмы, которые потрясали не только тело ее, но и душу, стали частью ее, ее сутью.

Саймон опустил лицо в душистую копну ее волос и крепко прижал Линетт к себе. Он впитывал ощущения, запоминал их. Ее отвердевшие соски, которые упирались в его грудь, упругая мягкость ее груди. Линетт была такой нежной, она была так божественно сложена, она была так чертовски красива, что ему становилось трудно дышать, когда он смотрел на нее.

Она заерзала под ним, голова ее заметалась из стороны в сторону, она одними губами шептала его имя. Она была так щедра в своей страсти, она отдавала себя всю, без утайки. Еще ни одна женщина так не вела себя в его постели. У всех имелись свои соображения за и против него. И этих «против» хватало – его незнатное происхождение, его ирландский акцент, отсутствие положения в обществе, отсутствие собственности и семьи… Он ничего не мог ей предложить, кроме нескольких часов плотского удовольствия.

Невинность и чистота Линетт завоевали его. Не девственность, которой она лишилась несколько часов назад, а кристально чистое сердце ее, впервые познавшее любовь. Ее цельность, ее решимость не оглядываться назад, ее бесстрашие. Разбитые мечты? Она не думала о том, что ей придется собирать осколки. Она не боялась крушения иллюзий.

Линетт никогда еще в своей жизни никого не любила. Он был первым.

И он готов был продать душу дьяволу, лишь бы остаться первым на всю жизнь.

Он никогда не имел собственного дома в настоящем понимании этого слова, никогда не знал места, где чувствовал бы себя дома, никогда не имел ничего, что принадлежало бы ему, ему одному. Он никогда не владел ничем по-настоящему ценным, незаменимым. Кроме Линетт.

Сегодня. Этой ночью она была его, и только его женщиной. Она принесла себя ему в дар. Невероятность и грандиозность этого дара потрясали.

– Сердце мое, – выдохнула она, обнимая его своими изящными руками, держась за него так, словно он был ее якорем.

Саймон брал ее все так же медленно, все так же глубоко проникая в нее. Он старался продлить это соитие как можно дольше. Он едва терпел, и, не будь он настолько сильно от нее без ума, он не выдержал бы такого напряжения. Она так жадно принимала его в себя, сжимала его в себе.

– Господи! – выдохнул он. Он чувствовал приближение спазмов развязки. – Так хорошо – простонал он. – Так чертовски хорошо…

– Прошу тебя, – взмолилась Линетт, охрипнув от страсти.

– Скажи мне, что тебе нужно, – пробормотал он, лизнув ее в мочку уха. – Скажи мне, и я дам тебе это.

– Сделай это снова, – выдохнула она. – Снова…

Он вышел из нее почти целиком, прижав головку к клитору, сделал замах и вонзился в нее, дав ее клитору ту окончательную стимуляцию, которую она от него требовала.

Линетт напряглась, взметнула бедра вверх, замерла на вершине, и тогда волна за волной накрыли ее мощные спазмы оргазма. Она царапала Саймону спину, всхлипывая, выкрикивала его имя, она рассыпалась на мелкие осколки в его объятиях, она раз за разом сжимала его своим лоном.

Он застонал, заскрежетал зубами, вцепившись в подушку, пока Линетт извивалась под ним, побуждая его излить свое семя в ее глубины. Он удерживался одним усилием воли, он ждал, пока утихнет дрожь, чтобы высвободиться из цепкой хватки и пролить семя на простыню. Теперь уже его сотрясали спазмы, и происходящее с ним перечеркивало все то, что он до сих пор знал о сексе.