Ануш. Обрученные судьбой - Мартина Мэдден

Единственной хорошей новостью было то, что здесь находились его бывшие подчиненные – лейтенант Ахмет Кадри и солдаты. Джахан расспросил лейтенанта о событиях, происходивших в деревне после его отъезда, но новости были удручающие.

Еще больше нападений, конфискаций имущества, необъяснимых арестов. Только сотрудников доктора Стюарта пока не трогали, может, потому что больница была переполненной. Почему же Ануш не писала ему?

Капитана мучили сомнения. Он начал думать, что девушка забыла его, что ей безразлична его судьба. Джахана охватила апатия, он проводил время, играя в карты и сочиняя гневные письма Ануш, которые никогда не отправлял.

Он стал вести себя странно с подчиненными и был очень требовательным к лейтенанту. Две недели лейтенант терпел придирки, а потом решил, что капитану следует отвлечься – побывать за городом и завести себе новых друзей.

Армин Вегнер служил в звании младшего лейтенанта в свите прусского фельдмаршала фон дер Гольца, который надзирал за строительством Багдадской железной дороги.

Фельдмаршал прибыл в Сивас, чтобы определить пригодность железнодорожных путей у подножья Таврских гор, и привез с собой немецких инженеров и Вегнера, исполняющего обязанности штатного фотографа. Фон дер Гольц слег с малярией, и Вегнер воспользовался возможностью ознакомиться с местностью и нанял лейтенанта Кадри в качестве проводника.

Они должны были сначала плыть на лодке, затем отправиться пешком к разрушенному монастырю Пресвятой Богородицы, руины которого находились на склоне горы недалеко от города.

Лейтенант и Джахан прибыли к причалу рано утром и разместили свои пожитки на дне лодки.

– Где он? – спросил раздраженно Джахан. – Я думал, немцы – люди пунктуальные.

Ахмет указал на фигуру, приближающуюся со стороны города. Мужчина был на голову выше Джахана, широк в плечах и длинноног. В каждой руке он нес по деревянному коробку.

Вегнер был в немецкой форме, но на голове носил арабскую куфию[44]. Несмотря на то что его лицо было наполовину в тени, Джахан разглядел большие синие глаза, высокие скулы и длинный аристократический нос.

Немец не улыбнулся, когда Ахмет представил ему Джахана, и пожал протянутую руку без особой сердечности.

– Осторожнее с этими коробками! – сказал он, когда Джахан убрал их под сиденья. – В них очень ценное оборудование.

Убедившись, что с ними все в порядке, он сел рядом. К тому времени как они отчалили, Джахан уже невзлюбил незнакомца.

Лодка двигалась по реке с черепашьей скоростью, и вскоре Ахмет уже ворчал – грести при такой жаре было очень тяжело.

Они отчалили, когда только-только рассвело, но день был безветренный, и вскоре стало очень жарко.

Лодка скользила вдоль широкой безлесной долины; впереди вздымались окутанные легкой дымкой Понтийские горы.

– В этой местности нечего фотографировать, – сказал Джахан. – На протяжении многих километров пейзаж не меняется.

– Меня это мало волнует, – презрительно бросил Вегнер.

Джахан снова вернулся к созерцанию поверхности реки. Время от времени он поглядывал на лейтенанта, чье лицо покраснело, а борода блестела от пота. «Нас съедят живьем комары, или мы поджаримся на солнце, – сердился Джахан, – и все из-за этого неприятного немца». Через некоторое время Ахмет перестал грести и поднял весла. Он позволил лодке дрейфовать по течению, встал, балансируя, чтобы сохранить равновесие, снял китель и спрятал его под скамьей.

– Так лучше! – удовлетворенно воскликнул он, расстегивая воротник и закатывая рукава рубашки.

Снова взявшись за весла, он старался направлять лодку параллельно берегу.

– На вашем месте я бы не открывал тело, – заметил Вегнер на отменном английском, кивком указывая на полчища москитов, летающих над водой.

– Я их не боюсь, – отозвался Ахмет и начал грести медленнее. – Москиты любят только неверных.

Лодка двигалась медленно, разрезая воду, как нож. Не слышно было пения птиц, которое хоть немного отвлекало бы от невыносимой жары; доносилось лишь непрерывное стрекотание цикад.

Горы становились все выше, их пики уже достигали небес. Джахан наблюдал за немцем, которого, похоже, не беспокоили ни жара, ни москиты.

– Как так получилось, что вы увлеклись фотографией? – спросил он. – Или вы профессиональный фотограф?

Вегнер посмотрел на капитана так, будто вообще забыл о его существовании.

– Я служу в санитарном подразделении. Фотография – это просто хобби.

– Вы врач?

– Медбрат.

Крупнотелая француженка, работающая на доктора Стюарта, возникла перед глазами Джахана.

– Вас это забавляет? – спросил Вегнер.

– Нет, вовсе нет.

– Я медбрат на поле боя, – пояснил Вегнер. – Моя задача – выносить раненых после сражения.

– Ясно.

– Вам действительно ясно? – У Вегнера было такое лицо, будто он намеревался еще что-то сказать, но потом отвернулся и вновь стал смотреть на воду и горы.

– Отдохни, Ахмет, – сказал капитан.

Они поменялись местами, и Джахан сел на весла. Грести оказалось не так просто, как это выглядело в исполнении лейтенанта, к тому же следовало не позволять лодке вилять.

– Бóльшие усилия правой рукой, господин. И сядьте ровнее на скамье.

В конце концов он приноровился, весла ритмично взлетали и опускались, и лодка плавно двигалась по речной глади. Солнце стояло практически в зените, линия горизонта размылась из-за усилившегося зноя.

От пота ладони Джахана скользили, и ему было сложно придерживаться темпа лейтенанта.

Когда он подумал, что больше не в состоянии сделать ни одного гребка, Ахмет сказал, что пора причаливать к левому берегу. Они подплыли к практически сгнившему причалу, заросшему камышом. Ахмет держал лодку, пока Джахан не сошел на берег, а Вегнер не выгрузил свои коробки.

– Дорога, ведущая в монастырь, начинается с обратной стороны вон той горы, – вытащив лодку на берег, сказал он и указал на едва видимую тропинку, которая исчезала на каменистой осыпи холма. – Монастырь находится дальше, чем кажется. Путь весьма непростой. Ступайте осторожно.

Монастырь Пресвятой Богородицы был расположен практически на вершине горы и когда-то по размерам не уступал небольшой деревне, но, когда они вскарабкались наверх, перед ними были одни лишь развалины.

Монастырь практически исчез, поглощенный горой, когда-то приютившей его. Каменные арки над окнами уцелели, как и центральный вход, но большинство стен обрушились или начали крениться.

Пока они бродили снаружи, глаза запорошила мелкая пыль. Войти внутрь, укрыться от солнца и ветра было облегчением.