От матроса до капитана. книга 2 - Лев Михайлович Веселов

за все именно тогда, когда ее был обязан разделить капитан. Я был слишком неопытен, а второй штурман, "тихий пьяница", ненадежен по причине постоянного употребления спиртного, и в штормовом рейсе старпом постоянно находился на мостике. В это время капитан нас не щадил и невольно большое уважение к Марченкову, очень спокойному и порядочному человеку, у меня стало безграничным, он на время стал моим кумиром.

Придирки капитана вначале меня возмущали, затем стали вызывать удивление, и я быстро научился их предугадывать, что по идее должно было избавить меня от них, но и это оказалось бесполезным. Он мог придраться к чему угодно.

Вот он наблюдает, как я беру пеленга для определения места, записываю в черновой журнал время взятия пеленгов: 8 часов 22 минуты. Прокладываю их на карте и угловым зрением вижу, что на часах уже 23 минуты. Капитан стоит за моей спиной, и всеми нервами ощущаю его пристальное внимания к моим действиям. Отмечаю пересечение пеленгов, обвожу его кружком и ставлю рядом время определения 08.22. Еще не успеваю выпрямиться, как раздается крик: — Ты что, не видишь, сколько времени на часах?

Пытаюсь объяснить, что брал то я пеленга в 08.22, и нарываюсь на грязное ругательство и целый фонтан обвинений в сознательной лжи и обмана. Такие, как я, оказывается, сажают суда на мель, а такие, как он, безвинно от этого страдают. Стараясь не смотреть на капитана, исправляю время на 08.23 и выхожу в ходовую рубку. Капитан идет следом и теперь обвиняет меня в пренебрежении к его указаниям и неуважении к нему лично. Спорить бесполезно, я молчу, как это делает старпом. В заключение капитан объявляет мне уже пятый выговор за неделю пребывания на судне.

В другой раз он отчитывает меня за то, что я заказал валюту у агента слишком мелкими купюрами. Марченков вежливо напоминает, что деньги заказывал сам капитан, а я только получил их в присутствии старпома. Капитан отчитывает чифа и нагло утверждает, что денег он не заказывал, не зная, что у меня в каюте лежит документ, написанный его рукой. Когда я приношу его, он, страшно матерясь, выгоняет меня из каюты, а после в кают-компании рассказывает, как третий штурман пытался обмануть его, капитана, подсовывая липовый список купюр.

Подобные случаи повторялись практически каждый день и не раз, отчего жизнь моя превратилась в бесконечный кошмар. Все время пребывания на судне слилось в один нескончаемый день, который, казалось, не кончится никогда. Я практически не выходил с судна, капитан отпускал меня только для оформления отхода и покупок канцелярских товаров. Подобной жизнью жил и старпом, которому было еще труднее, он едва успевал отсыпаться на стоянках, пока капитан уходил отдыхать со своими береговыми друзьями. Не удивительно, что я практически забыл даже о семье и опомнился только тогда, когда получил радиограмму о рождении второго сына. И тогда я, плюнув на все, купил ящик шампанского, который ради такой даты не задержали даже в проходной, и устроил на судне пир, угощая всех членов экипажа, включая капитанских доносчиков, которых на судне было немало.

Кто-то из них, видимо, успел позвонить капитану, и тот примчался на судно к ужину, устроив мне такой разнос, что все на судне попрятались в каюты и закрылись на ключ. А мне уже было все равно, промолчал и на этот раз, омрачать такой день противостоянием капитану безрассудно, и только утром обнаружил на рубашке пятна крови, а распухшие губы свидетельствовали о том, что я их крепко прикусил во время разноса.

Утром капитан еще раз "поздравил" меня приказом, объявив выговор с последним предупреждением. Выговор, как правило, он печатал сам и вывешивал в верхнем коридоре. Через полчаса он исчез с доски объявлений, в чем немедленно был обвинен я и оставлен на месяц без увольнения. Только через несколько лет узнаю, что его сорвал повар Линднер, который очень переживал за меня. Он был человеком, который почему-то капитана не боялся, а тот в свою очередь старался его не замечать.

Какое-то чутье подсказывало мне, что капитан хочет скомпрометировать меня не зря, и догадывался, что причиной является старпом, конкуренции которого он заслуженно опасался. Это еще раз подтверждает, что он был недалеким человеком, ведь в такой ситуации, наоборот, старпома надо бы выдвинуть в капитаны, порекомендовав на новые более крупные суда. Я же в случае конфликта непременно бы стал на сторону чифа, да и второй штурман, которого он не трогал, был ненадежен.

Молодой старший механик Васильков, он же секретарь партийной организации, предпочитал ни во что не вмешиваться, но уже давно заявил капитану, что плавать с ним не желает. Получалось, что почти весь командный состав стоял за старпома. Но Марченков был лишен интриганства и не собирался воспользоваться своим преимуществом, он, как и я, только ждал, когда можно будет уйти с судна.

Конец февраля и начало марта выдались штормовыми, с сильными снегопадами и морозами. Теперь, когда у меня за плечами многолетний капитанский опыт, могу сказать уверенно, дважды мы были на грани гибели, и оба раза из-за самодурства капитана.

В последнюю неделю февраля грузились чугуном в чушках на шведский порт Сёдертелье. Моряки знают, что тяжелые грузы обычно занимают небольшое пространство в самом низу, сильно увеличивая восстанавливающий момент, создавая образно говоря маятник с большим плечом при качке. Судно приобретает избыточную остойчивость, и если, к примеру, с грузом кокса оно качается с борта на борт за 25–30 секунд, то с грузом чугуна или ферросплава, второй еще большего удельного веса, качка становится невыносимо резкой с периодом 7–8 сек, что грозит опасным креном и большой угловой скоростью, разрушающий конструкции судна, и грозит смещением груза, которое обычно приводят к опрокидыванию. Разумеется, судоводители это знают и принимают все меры к уменьшению остойчивости до разумных пределов. Наш капитан, видимо, слышал об этом и решил погрузить часть груза на главную палубу, что в условиях шторма, с учетом небольшого надводного борта, бесполезно. Старпом пытался его остановить, но капитан лично следил за погрузкой и распорядился палубный груз зашить досками, чтобы чушки "не уплывали" через штормовые портики.

Впервые капитан Вентспилского порта запретил выход в море при ветре 18–20 метров в секунду от норд-веста и высоте волны свыше пяти метров. Двое суток мы стояли в ожидании и вышли в море, когда сила ветра снизилась до 12 метров. Старпом против выхода возражал, прогноз явно не оправдывался и чистое небо со звездами, по его мнению, лишь свидетельствовали о том, что мы находимся в центре