Фокусник из Люблина - Исаак Башевис Зингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему хотелось повернуться на другой бок, но он побоялся сбросить одеяло и сбросить то тряпье, которым был укрыт. Стояли морозы, и только раскроешься, сразу замерзнешь. Захотелось еще раз помочиться, но все равно не стал вылезать из-под одеяла. И откуда в человеке столько жидкости?.. Яша собрался с силами и принялся за третий отрывок. «Школа Шаммая учит: вечером следует сидеть, когда читаешь „Шема“, утром же следует встать и читать „Шема“ и повторять детям своим… Произносить, сидя в доме, находясь в дороге, ложась и вставая…»
Он уснул опять, и во сне вышел из домика помочиться. Вышел, а там стоит Эмилия. Она смутилась, но все же сказала:
— Сделайте, что вы хотели…
С рассветом дождь прекратился, пошел снег — первый снег за эту зиму. На востоке собрались облака, но взошло солнце, окрасило небо в розовые и золотистые тона. Зарево охватило облака, прошлось по ним огненным зигзагом. Яша поднялся, сбросил ночную усталость, ночные сомнения. Однажды он прочел про снежинки, теперь проверял, что ему довелось узнать когда-то. Каждая снежинка, попавшая на подоконник, шестиугольник совершенной формы, с четко обозначенным центром и шестью лучами, с узорами и ответвлениями, сотворенными невидимой рукой, которая есть везде — на земле и в облаках, в золоте и отбросах… На самой далекой звезде и в сердце человеческом… Как еще назвать эту силу, если это не Бог? И какая разница, если это называть природой? Яша вспомнил стих из псалма: «Он даровал нам уши, а мы не слышим! Глаза дал Он нам, а мы не видим!»
Яша ждал знака, ждал каждую минуту, каждую секунду, изнутри или снаружи, все равно… Пусть только Он обнаружит свое присутствие.
Эстер уже поднялась: Яша видел, как подымается дым из печной трубы. Это она готовит для него еду. Снег продолжал идти, но сегодня птицы пели дольше обычного. Эти Божьи создания, у которых нет ничего, кроме собственных перьев да случайно добытых крошек, весело щебетали в укромных гнездышках.
Да, долго же я бездельничал! — сказал себе Яша, скинул фуфайку, снял рубашку и принялся за стирку, благо в кувшине оставалась вода. Подбирал снег с подоконника и растирался. Глубоко вдыхал морозный воздух, откашливал мокроту. Забитый нос прочистило. Прямо чудо какое-то. Еще разок глотнул морозной свежести. С горлом тоже стало полегче, и он принялся читать утреннюю молитву. Теперь голос звучал нормально: «Благодарю тебя, Господи!.. Как прекрасны заповедания Твои… Ты, очищающий душу мою… Ты, Создатель всего… Ты вылепил это из праха… Вдохнул в меня жизнь… Ты возвышаешь мой дух… Ты, который ведешь меня сейчас и будешь вести всегда…» Теперь он надел талескотн и филактерии. Благодарение Богу, что он, Яша, не оказался в настоящей тюрьме. Здесь, в этой келье, можно молиться в полный голос. Здесь можно учить Тору. И в нескольких шагах — преданная жена. Почтенные евреи, внуки цадиков, внуки святых мучеников ищут его совета, просят благословения, будто он настоящий рабби. И хотя он, Яша, великий грешник, Господь не оставил его своей милостью, не дал ему погрязнуть во грехе. Так предначертано судьбою — стать ему затворником. Быть может, существует высшее милосердие? Чего еще может желать убийца? Как судить его земным судом?
После «Шема» он произнес Восемнадцать Благословений. Когда ж дошел до слов: «И верен Ты своему обещанию возвратить к жизни усопших…», прервал молитву. Тут надо хорошенько подумать. Да, Бог, который смог создать такие совершенные снежинки, смог создать человека из семени, управлять луной, солнцем, звездами, планетами и созвездиями, — такой Бог, конечно, в состоянии воскресить мертвого. Отрицать это могут только глупцы. Господь всемогущ. От поколения к поколению растет это могущество, нет сомнения. То, что раньше казалось не под силу Богу, теперь может человек. Всякая ересь основывается на допущении, что человек мудр и всемогущ, а Господь — слаб. Что человек добр, а Бог — несправедлив. Человек — нечто живое, а Бог — неподвижное и окаменелое. Стоит лишь оставить эти нечестивые мысли, как перед человеком распахнутся врата истины. Яша раскачивался, бил себя в грудь, мотал головой. Открыв глаза, увидел в окне Эстер. Глаза ее сияли, она улыбалась. Жена принесла кастрюлю, над которой подымалось облачко пара. Так как Яша уже произнес Восемнадцать Благословений, он кивнул жене и поздоровался. Горькие и мрачные мысли оставили его. Душа снова была полна любви. Эстер, разумеется, сразу поняла это по его лицу. Да, человек в конце концов может многое понять сам. Может увидеть все, если пожелает увидеть.
Эстер принесла и письмо. В измятом конверте на нем — только фамилия и название города. Ни улицы, ни номера дома.
Яша снял филактерии и вымыл руки. Эстер принесла рис и горячее молоко. Он сидел за столом и завтракал, положив рядом письмо: он решил не вскрывать его, пока не кончит завтракать. Эти полчаса принадлежали Эстер. Жена стояла рядом, глядя на него и беседуя с мужем, пока он ест. Старая песня: его здоровье, он себя убивает, разрушает ее жизнь… Но в это утро она не давала воли обычным своим жалобам.
Вместо этого жена, глядя на Яшу материнским взглядом, говорила о заказах, которые получила, о толках и сплетнях, которые ходят по городу, о своих мастерицах. Рассказала, как она собирается украсить дом к Пасхе. Ему не хотелось доедать рис, но Эстер настаивала, клялась, что не двинется с места, пока он не доест последнюю ложку. Молоко он пил от своей коровы, а рис вырастили где-то в Китае. Тысячи рук работали, чтобы донести еду до его рта. Каждое зернышко риса содержало живые силы — силы неба и земли.
Доел рис, выпил кофе с цикорием, разорвал конверт. Глянул на подпись, и глаза затуманились слезами. Затем, утирая глаза платком, принялся за чтение:
Дорогой пане Яша! (или мне следует называть вас рабби Якоб?)
Сегодня утром я раскрыла «Курьер поранный» и увидела ваше имя, в первый раз за эти три с лишним года. Была так поражена, что не смогла сразу продолжить чтение. Первая мысль: Вы снова на сцене, выступаете здесь или за границей. Но потом я прочла всю статью, и мной овладели грусть и печаль. Вспомнилось, как мы часто беседовали на религиозные темы. Взгляды, которые Вы высказывали, я бы назвала деизмом, верой в Бога без догм и откровений. После того, как Вы оставили нас, столь неожиданно и таким необычным образом, я много раздумывала, как мало помогает вера без внутренней дисциплины человеку в состоянии душевного кризиса. Вы ушли прочь, не оставив следа. Сгинули, пропали из вида, как пропадает камень, брошенный в воду. Часто я пыталась в уме составить для Вас письмо. Если письмо это дойдет до Вас, прежде всего хочу сказать, что всю вину я принимаю на себя. Только после Вашего ухода я осознала, как недостойно вела себя: знала, что у Вас есть жена, и вовлекла Вас во все это… Поэтому вся моральная ответственность — на мне. Не раз мне хотелось сказать Вам это, но я была уверена, что Вы в Америке или еще Бог знает где. Статья в сегодняшней газете — о том, как Вы заключили себя в каменном мешке, как стали святым, как мужчины и женщины ждут у окошка Вашего благословения, произвела на меня неизгладимое впечатление. Слезы застилали глаза, я не могла читать дальше. Часто плакала я, вспоминая о Вас, но на сей раз это были слезы радости. Уже двенадцать часов прошло, а я все сижу здесь и пишу это письмо, и все плачу: во-первых, потому что Вы оказались таким глубоко совестливым человеком, а во-вторых, потому что Вы искупаете мою вину, страдаете за мои грехи. Я сама всерьез подумывала о том, чтобы уйти в монастырь, но приходится думать о Галине. Я не смогла скрыть от нее того, что случилось. На свой собственный лад она тоже любила Вас, восхищалась Вами безмерно. И потому для нее происшедшее тоже было большим потрясением. Ночь за ночью лежали мы вместе, в одной кровати, и плакали. Галина по-настоящему тяжело заболела, и пришлось отправить ее в Закопане, в Высокие Татры. Мне не удалось бы устроить все это (Вы прекрасно помните, как обстояли мои денежные дела), если бы не ангел в образе человеческом — профессор Мариан Рыжевский, друг моего покойного мужа. Он пришел на помощь. Того, что он для меня сделал, не перескажешь в одном письме.