"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

Все, здесь уже все. Он протиснулся назад, слыша, что снаружи происходит страшное. Увидел, как живой до сих пор «Ястреб» бьет по земле, – жуткий, почти непрерывно и почти целиком окутанный дульным пламенем и серым с черным дымом вперемешку.

– Смерть!

Это слово он не сказал – его кто-то крикнул в голове Николая. Он вскинул автомат и выпустил прицельную очередь длиной в треть магазина сразу. Да, попал, но черта с два это что-то значило. В «Ястреб» попадали и без него – на борту и носу машины непрерывно плясали искры. Вертолет рывком изменил высоту и курс, снова дал с борта так, что на полсотни метров вокруг дыбом встала земля с древесной трухой, – и вот тут в него наконец-то попали уже серьезно. Это была третья по счету граната, четвертая или пятая, Николай не знал. В верхней части фюзеляжа, почти вплотную к несущему винту, рвануло и сразу же вспыхнуло оранжевым и алым, и ревущий звук начал пресекаться.

– Да-а! Бей!

В падающую, крутящуюся в небе кривым волчком машину били уже все подряд, подняв головы, не боясь. Николай с холодной отстраненностью понял, что плотность огня не та, не такая, как была в начале боя, но осознать это по-настоящему уже не успел. Громадный, пятнадцатиметровый вертолет ударился в близкую землю с таким звуком, будто взорвалась планета. Звук лопающейся стали был невыносим: слух просто отключился. Экипаж, наверное, смяло в лепешку – хвостовая балка буквально лопнула пополам и вбилась туда же, в жуткую кучу, уже занявшуюся огнем.

– Уходим! Уходим все! Рванет!

Было даже странно, что вот это он услышал. Значит, барабанные перепонки все же уцелели: просто мозги отключили лишнее.

Они бежали, задыхаясь, но позади так и не рвануло. Просто разгоралось все ярче и ярче, и вот-вот должно было начать трещать спекающимся боезапасом. Сколько «Ястреб» успел выпустить? Сколько из этого всего попало по людям? Тогда Николай не сумел даже предположить порядок – слишком дискретно все видел. Потом ему рассказали, что на самом деле не так долго все и длилось: минуты полторы максимум. Но несколько последовательных залпов неуправляемых ракет и сплошной огонь стрелковых установок прошлись по людям на земле, как газонокосилка… Двое из трех погибших и почти все раненые стали жертвами этих залпов и этого огня. Если бы не попавший наконец в цель гранатометчик, вряд ли кто-то уцелел бы… Чудо, просто чудо. Еще полминуты, и прикрывающая машина уделала бы и гранатометчика, и второй из пулеметов, и снайпершу, которая била в нее непрерывно и также без толку. Пара раненых, может, и уползла бы куда-то. Если бы повезло, так и он сам уполз бы. Но вряд ли.

Но это все же был не «Апач» или «Команч». Справились. Затоптали, как пещерные люди мамонта… И с относительно умеренными потерями, если считать абстрактно. Если не знать каждого погибшего и раненого в лицо. Если не знать, чего стоит каждому раненому его рана – и физически, и психически. Если не смотреть на рожи пленных, застреливших одного из разведчиков в упор и попятнавших еще пару. Но все равно взятых. Вопрос – зачем?

Доктора привлекли к допросу как хорошо знающего английский язык. «Меры воздействия» его совершенно не тронули, – всякое он уже видал, и за совесть свою, и за спокойный ночной сон не боялся совершенно. Это враги, и сюда они пришли не пряниками россиян угощать. Но его до мути и в глазах, и в животе впечатлило то, как они держатся и что говорят… Ну да бог с этим, он не хотел сейчас вспоминать такое, думать об этом. Знал, что придется, но пусть это будет потом. Сейчас Николай пытался отдохнуть, и все равно не получалось: натянутые в струну нервы продолжали разрывать его изнутри.

Отход после боя был быстрым, почти паническим. Было совершенно очевидно, что дравшиеся вертолетчики успели передать всем, кто их слышит, обо всем случившемся. И что сейчас взлетают и выходят с нескольких баз остро желающие поквитаться. А в худшем варианте, если с неба успели разглядеть попытку захвата, то и отбить своих. Десятки вертолетов, десятки маневренных групп. Десятки боевых пар и троек «гоблинов», – имеющих хорошую специальную подготовку бойцов, работающих по партизанам на своих двоих, пешим порядком. Этих вовсе не считали самыми опасными из всех, но в совокупности все три фактора были опасными до предела, смертельно. Кто-то наверняка будет с собаками. И на сто процентов в облаве будут участвовать все местные полицейские силы, какие только есть.

С подбитого вертолета даже почти ничего не стали снимать. Взяли бумаги, включая карты, взяли документы летчиков. Сам Николай снял аптечку. По приказу командира разведчиков рассчитались и тут же разделились натрое. Треть чуть задержалась на месте. Еще раз: снимать драгоценное тяжелое вооружение, включая М134, даже не пытались – слишком большие группа понесла потери. Взяли один М240 на замену потерянного собственного «РПК», остальное даже не тронули. Вынос тел своих убитых и, разумеется, эвакуация тяжелораненых были сочтены намного более важными. Зато из строя вывели все, что могли: дурное дело нехитрое. Не жадничая, подорвали двумя ручными гранатами приборную панель и еще двумя – двигатели «Ястреба». Того из двух, который был уделан на земле и который при желании вполне можно было восстановить. Побитость со всех сторон и кровища экипажа на стенах – мелочь. Теперь – только на металлолом.

Вторая часть ополовиненной группы потащила и раненых, и тела своих убитых. В ней, разумеется, был и сам Николай: такую роль он выполнял почти всегда, когда отход оказывался хоть сколько-нибудь организованным. Третья и последняя часть, включавшая ядро выживших разведчиков, получила задачу доставить до места пленных: офицера и сержанта ВВС США. Их раздели догола, потому что считалось, что у авиаторов по обмундированию обязательно зашиты маячки. Женщина-офицер протестовала и отбивалась, будто полагала, что вот прямо сейчас ее начнут коллективно насиловать. Ее избили не стесняясь, стараясь только не повредить что-то нужное для бега. Дали пластиковую накидку прикрыться, это ее чуть успокоило. Все это отнимало драгоценные минуты, и под конец оглядывающийся уже почти непрерывно Николай твердо был уверен, что они упустили время, и вот сейчас их уделают прямо тут. Темнело стремительно, двигаться было трудно. Того раненого, который был самым тяжелым, вывезли на мотоцикле привязанным к спине водителя; еще двух на велосипедах – эти хоть как-то могли держаться сами. Двигатель мотоцикла, разумеется, не заводили: это было бы прямым «приглашением к ужину» для любого зависшего на двух-трех километрах высоты разведчика с инфракрасными или акустическими датчиками. Мотоцикл просто вели, как какую-нибудь тачку, и он всех тормозил. Остальные двигались то шагом, то в стиле «Бегом, мать вашу!».

На первых же сотнях метров три группы, конечно, разошлись в разные стороны и шли самостоятельно, меняя курсы каждые пару часов. Их группа, отойдя километров на шесть, подобрала подходящее место, и они закопали три тела. Ямы рыли ножами и лопатами, быстро и молча, во много пар рук. Закопали погибших в победном бою тоже молча, без церемоний и прощальных залпов. Пообещали ребятам вернуться и устроить их тайные, вровень с землей, могилы по-человечески. Еще раз привязались к местности и побежали дальше, тяжелым бегом нагруженных до предела людей. Держась за ковыляющим мотоциклом и двумя ведущимися «под уздцы» велосипедами, формирующими какую-то смешную колонну, похожую на бредовое видение психа.