Пылающий бог - Ребекка Куанг

Она постаралась говорить тише, чтобы не нарушить его покой:

– Жига, что происходит?

Он проигнорировал вопрос.

– А знаешь, кажется, я понял, откуда в тебе столько самодовольства. – Он повернул книгу, показывая иллюстрацию. – Нюйва починила небеса. Ты же слышала эту легенду, правда? Мужчины разрушили мир, а женщина вновь собрала его по кусочкам. Богиня Нюйва залатала разлом в небесах, камешек за камешком, и мир снова стал прежним.

Дацзы уставилась на него, лихорадочно подыскивая слова.

Она перестала понимать, о чем он говорит. Дацзы точно не знала, когда начались перемены – может, после Лусана или еще с Глухостепи. Все происходило постепенно, как легкая рябь на воде, которая в конце концов прорывает дамбу, и теперь Жига превратился в совершенно другого человека, рушащего все вокруг и причиняющего боль всем окружающим, он получал удовольствие, мучая ее загадками, на которые она не сможет ответить.

Прежде он применял свою силу к другим. А теперь больше всего наслаждается страхом Дацзы.

«Вернись ко мне», – хотелось выкрикнуть ей при каждом разговоре. Что-то сломалось между ними, вскрылся невидимый нарыв. Все началось после смерти Тсевери и разрасталось, как гангрена, а сейчас грозной тенью стояло за каждым произнесенным словом, за каждым распоряжением.

«Один из вас умрет, один будет править, а третий уснет навеки».

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она.

Он лишь рассмеялся.

– Разве это не очевидно? – Жига мотнул головой в сторону окна. – История идет по кругу. Классики предсказали все, что случится. Мы с Цзыей разрушим мир. А ты его починишь.

Со своего места Дацзы увидела кусочек горящего побережья. Чтобы понять происходящее по ту сторону пролива, можно было обойтись без астрологических чартов генерала Тсолиня. Достаточно и простой подзорной трубы.

Ночь озарялась оранжевыми всполохами. Если бы Дацзы не знала, в чем дело, она решила бы, что это фейерверки.

Она не могла не думать о том, сумели ли выбраться с острова дети, которых не забрал Широ. Может, родители посадили их в лодки и велели грести не оглядываясь. Но Дацзы прекрасно понимала, что надеяться на это бессмысленно. Мугенцы действовали методично.

К утру она уже знала, что никто на острове не выживет.

И на это их обрек Жига.

Это конец. Дацзы была в этом уверена, как в непреложной истине вроде той, что Земля вращается вокруг Солнца. Они дорого заплатят за то, что пожертвовали кровью спирцев. Зло такого масштаба не останется безнаказанным, боги этого не позволят.

Все, за что они боролись, все, что создали, исчезнет в дыму. Из-за какой-то идиотской игры.

– Нравится то, что ты там видишь?

Жига подошел со спины и положил руки ей на бедра.

Неужели его возбуждает это зрелище? Да, еще как.

Дацзы опустила подзорную трубу, пытаясь скрыть, как бешено стучит ее сердце. Она развернулась, изображая улыбку. Жиге так нравилась ее улыбка.

– Цзыя еще не знает? – спросила она.

– Он скоро будет здесь, – ответил Жига. – Вряд ли он такое пропустит.

– Это жестоко.

Он передернул плечами.

– Ему пойдет на пользу. Он стал слишком мягкотелым, нужно наточить клинки.

– А если этот клинок обратится против тебя?

– Он? Никогда. – Жига обнял ее за талию и хихикнул. – Он нас любит.

Дверь распахнулась. В комнату ворвался Цзыя, легок на помине.

– Что происходит? – спросил он. – Говорят, мугенцы напали на Спир.

– Ну да, мугенцы напали на Спир. – Жига махнул в сторону окна. – А это последствия.

– Это невозможно! – Цзыя вырвал подзорную трубу из рук Дацзы и попытался направить ее на берег, но его руки слишком сильно дрожали, чтобы держать трубу ровно. – Где корабли Вайшры?

Жига не ответил, самодовольно улыбаясь.

Дацзы дотронулась до руки Цзыи:

– Тебе лучше…

– Где корабли Вайшры? – заорал Цзыя.

Его трясло, он едва держал себя в руках. Дацзы заметила под его кожей проступающие чернильные силуэты тех тварей, которые пытались вырваться на свободу.

– Да брось, Цзыя, – вздохнул Жига. – Ты знаешь, что у нас не было другого выхода.

Цзыя беззвучно пошевелил губами. Дацзы видела, как его взгляд мечется между лицом Жиги и окном.

Бедный Цзыя. Он был так увлечен Ханелай. Порой Дацзы опасалась, что он женится на своей маленькой спирской генеральше. Разумеется, Жига ни за что бы этого не позволил, он всегда настаивал на чистоте никанской крови, да и Ханелай терпеть не мог. Однако Цзыя мог настоять на своем.

Неподобающая любовь. Ревнивые друзья. Дацзы тосковала по тем временам, когда это были самые большие их проблемы.

– Я должен попасть на Спир, – сказал Цзыя. – Должен… должен ее найти.

– Ох, да брось. Ты знаешь, что там найдешь. – Жига широким жестом обвел горящий берег. – Ты же прекрасно видишь отсюда остров. Все они погибли, до единой души. Тараканы действуют тщательно. Все уже кончено. Если там что-то и происходит, то лишь зачистка. Ханелай умерла, Цзыя. Я же тебе говорил, что глупо было ее отпускать.

Цзыя выглядел так, словно Жига вонзил ему в сердце кинжал и провернул.

Жига хлопнул его по спине:

– Это к лучшему.

– Ты не имел права, – прошептал Цзыя.

Жига залился беспощадным смехом.

– Что, неужели ты наконец-то отрастил яйца?

– Их кровь на твоих руках. Это ты их убил.

– «Это ты их убил», – передразнил его Жига. – Только не говори мне о смерти невинных. Не ты ли сровнял с лицом земли плато Скаригон? А кто вырвал из груди Тсевери сердце?

– Я не виноват в смерти Тсевери…

– Ну да, ты ни в чем не виноват, как обычно, – ухмыльнулся Жига. – Ты просто теряешь над собой контроль, и люди умирают, а потом ты приходишь в себя и напускаешься на тех, кто не боится делать все необходимое осознанно. Имей смелость признаться, братец. Это ты убил Тсевери. Это ты позволил Ханелай умереть. Почему? Потому что ты знаешь – это было необходимо, знаешь, что стоит на кону, ты видишь общую картину, и эти две шлюшки – лишь препятствие на пути, не стоящее и упоминания. Думай о случившемся как о милосердии. Ты ведь понимаешь, что так оно и есть. Спирцы не смогли бы править островом самостоятельно, наверняка начали бы резню, стоило им получить бразды правления. Ты сам знаешь, что люди вроде Ханелай не умеют пользоваться свободой.

– Ненавижу тебя, – сказал Цзыя. – Лучше бы мы сами погибли.

Жига поднял руку и равнодушно влепил ему пощечину. Шлепок разнесся эхом по комнате.