Звезда надежды - Владимир Брониславович Муравьев

Когда возвращались от Митькова, Рылеев не вытерпел, спросил Пущина:

— Иван Иванович, велико ли все общество?

— Количества нынешних членов я не знаю, да и никто не знает. Я ведь не с самого начала в обществе, но прежде оно было гораздо многочисленнее и сильнее.

Пущин рассказал Рылееву, что было ему известно.

История тайного общества не насчитывала и десяти лет, но уже была полна драматических событий.

Вскоре после завершения отечественной войны и возвращения армии на родину его основали несколько офицеров. Среди основателей и старейших членов — Никита Муравьев, князь Сергей Трубецкой, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, Павел Пестель. Первоначально общество составляло тесный кружок, затем его расширили, приняли новых членов. Но в общество проникли шпионы. Таким образом правительству стало известно о его существовании. Тогда руководители постановили закрыть общество, что и было сделано два года назад.

О закрытии общества было объявлено всем членам. Но в то же время наиболее преданные делу не отошли от общества и образовали свои управы, существующие под покровом тайны. Петербургские члены общество сохранили, но, надобно сказать, оно почти бездействует. Как будто более сильная управа существует на юге, на Украине, во главе ее стоит полковник Павел Иванович Пестель — сын Сибирского генерал-губернатора.

— Все члены тайного общества единодушны в том, что необходимо ввести в России новый порядок, — заключил Пущин свой рассказ, — но насчет средств, которыми можно это достичь, и образа нового правления, которым следует заменить нынешнее, существуют самые разные мнения. Поэтому сейчас перед нами стоить цель прийти к единому мнению и оживить деятельность общества.

Никита Михайлович Муравьев соединял в себе, казалось бы, несоединимое: поэтическую мечтательность и восторженность со страстью к математике и строгой логичности мышления. Его отец — Михаил Никитич — известный поэт, поклонник и последователь Карамзина, служивший попечителем Московского университета, сам руководил воспитанием и образованием сына, давая с первых его сознательных лет пищу его чувству и разуму. На примерах великих исторических деятелей прошлого воспитывались и укреплялись в мальчике гражданские и нравственные убеждения: его героем стал Катон — республиканец, непримиримый противник императора Юлия Цезаря. Катон настолько овладел его воображением, что однажды, на детском балу, когда мать посылала его танцевать, он спросил: «Матушка, а Катон танцевал?» Мать ответила: «Не знаю, но думаю, что, будучи на балу, танцевал». «Хорошо, тогда и я пойду танцевать». Но, беря уроки нравственности у Катона, мальчик мечтал посвятить себя служению отечеству. Любовь к родине сживала его. В 1812 году ему было шестнадцать лет, и он учился в университете. Он хотел поступить в армию, мать не разрешала, тогда он тайком убежал из дому, захватив карту России, и из Москвы пошел пешком на запад, туда, где шли сражения. В одной из деревень за кусок хлеба и кружку молока он заплатил золотой, крестьяне поняли, что юноша не знает цены русских денег, приняли его за французского шпиона, связали и доставили в полицию. Только после допроса мнимого шпиона московским военным генерал-губернатором Ростопчиным недоразумение разъяснилось. Об этой истории много тогда говорили, но она же способствовала тому, что мать согласилась на вступление Никиты Михайловича в военную службу.

Уже в шестнадцатом году, при начале тайного общества, Муравьев начал работу над сочинением о государственном устройстве будущего общества, того общества, ради которого молодые офицеры решились на неравную борьбу против российского самодержавия. С годами его сочинение развивалось, усовершенствовалось, впитывало в себя идеи современных политических учений или полемизировало с ними. Эту работу — сочинение Конституции для будущей свободной России — Муравьев считал главным своим делом. И хотя Конституция уже не раз дополнялась и перерабатывалась, Никита Михайлович не считал работу над ней оконченной и теперь представил ее новый вариант на обсуждение членам общества.

Читая Конституцию Никиты Михайловича Муравьева, Рылеев вспомнил его слова про литературный талант и подумал, что сам Никита Михайлович, безусловно, обладал им, потому что пункты его Конституции звучали, как исполненные самой высокой поэзии стихи.

«…Русский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства…

…Источник Верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные постановления для самого себя…

…Крепостное состояние и рабство отменяются; раб, прикоснувшийся земли Русской, становится свободным…»

Разбитая на главы, разделы, статьи, Конституция Никиты Муравьева подробно и пунктуально определила государственное устройство будущей России.

Во главе государства оставался император, власть которого ограничивалась законами. По поводу этого Муравьев, правда, предупредил Рылеева: «Монархический строй — для вновь вступающих членов, для которых республика — слишком уж непривычное новшество; за этой завесой мы построим свои колонны».

Далее, перечисляя государственные выборные учреждения, Муравьев ставил непременным условием для избрания в них обладание определенным, довольно высоким имущественным цензом. Это вызывало ожесточенную критику большинства членов тайного общества.

Рылеев понимал, почему Муравьев ввел имущественный ценз: в России издавна любая должность включала в себя право пользоваться ею для собственного обогащения путем взяток и казнокрадства, подобное отношение к должности можно было изменить только устранением необходимости брать взятки и воровать, а необходимость отпадет лишь в том случае, если должностное лицо не будет нуждаться в побочных доходах. Так-то оно так, но Рылееву приходилось навсегда отказаться от мечты быть избранным во все высшие органы будущего государства и на все более или менее значительные посты и должности — в Верховную Думу, в Правители Держав, в советники, в тысяцкие — настолько богат, чтобы иметь право занять их, он, скорее всего, никогда не будет…

2

Рылеев подготавливал думы к изданию отдельной книжкой. Он сочинял предисловие.

Александр Бестужев, как всегда куда-то торопящийся, забежал в квартиру, что-то сказал Наталье Михайловне — наверное, смешное, потому что та рассмеялась, пробежал, топая, по комнате, наперегонки с Настенькой, ворвался в кабинет.

— Что пишешь, Кондрат?

Рылеев, у которого предисловие не ладилось, откинулся на спинку кресла и показал концом обгрызенного пера на стол с измаранными черновиками:

— Чертово предисловие! И как только люди ухитряются целые трактаты сочинять!

Бестужев подхватил лежавший сверху листок, прочел:

— «С некоторого времени встречаем мы людей, утверждающих, что народное просвещение есть гибель для благосостояния государственного. Здесь не место опровергать сие странное мнение; к тому ж оно, к счастью, не может в наш век иметь многочисленных приверженцев, ибо источник его и подпора — деспотизм — даже в самой Турции уже не имеет прежней