Звезда надежды - Владимир Брониславович Муравьев

Рылеев узнал, что во главе общества стояла Дума, остальные члены делились на «убежденных» и «согласных». В число «убежденных» входили основатели и старейшие члены, они имели право избирать Думу, принимать в общество новых членов, требовать отчета от Думы о делах общества, без их разрешения Дума не могла принимать никаких решительных мер. «Согласные» проходили как бы испытание перед переходом в «убежденные», они знали только одного члена общества, принявшего их, но сами не имели права приема.

Рылеев, слушая разговор, пытался понять: не ограничивается ли этим десятком человек все тайное общество? Но присутствие Тургенева заставляло предполагать, по его чину и должности, что общество серьезно и сильно, а присутствие Муравьева и Трубецкого, состоявших в родстве и знакомстве с знатнейшими лицами государства, — что оно имеет обширные и высокие связи. «Видимо, они-то и поддерживают сношения с высшими отраслями общества», — подумал он.

— Необходимо рассмотреть и такой важный пункт: как поступать с членами, которые перестанут действовать в его пользу и будут высказывать намерение отойти от него, — сказал Тургенев.

Поджио патетически начал:

— Изменникам наша месть…

— Оставьте, майор, мы не шайка разбойников, — поморщился Муравьев.

— Насилие общества над членами ненужно, да и несбыточно, — сказал Тургенев. — Полагаю, что в том случае, если будет замечено охлаждение к делам общества какого-либо члена, то, прежде всего, известить об этом всех прочих, чтобы с этих пор никто из них уже не говорил с ним о делах общества, в то же время всем продолжать оставаться с ним в прежних дружеских отношениях и стараться убедить его, что и все общество, подобно ему, за недостатком средств и невозможности достичь своей цели дремлет и распадается. Таким образом не раздражается самолюбие, человек становится совершенно чуждым обществу и не имеет ни причины, ни возможности вредить ему. Не станет же он доносить на общество, которого, возможно, и не существует уже вовсе.

— А как же с обязанностью членов общества говорить о свободе крестьян при всяком удобном случае? — спросил Митьков. — Я думаю, его нельзя исключать из новых правил. Нынче в деревне я проделывал это частенько и видел, что подобные разговоры производят большое действие. Сейчас в обществе то и дело ведутся разговоры на эту тему, так что мне даже не требовалось вызывать их нарочно. Я просто вступал в беседу и рассуждал в том смысле, что помещики получали бы вернее доходы со своих земель, если бы крестьяне были свободны, а сами крестьяне жили бы лучше, потому что, работая для себя и имея неотъемлемую собственность, они были бы трудолюбивее. И должен сказать, помещики весьма не чуждались таких высказываний и многие были с ними согласны. А если при разговоре случались помещичьи люди, то и они прислушивались очень внимательно.

Рылеев, до того молчавший, поскольку разговор касался дел общества, ему пока еще не известных, теперь, когда заговорили на общие темы, счел себя вправе высказаться.

— Подобные высказывания, господа, безусловно, падают на благодатную почву, — сказал он, — и повсюду можно надеяться встретить им сочувствие.

— Изничтожение рабства и введение представительного правления — требование времени, — проговорил Тургенев, — и каждый разумный человек, в каком бы состоянии и на какой бы ступени государственной он ни находился, должен понимать это. — Он взглянул на Муравьева и спросил: — А как твой «Любопытный разговор»? — Обращаясь к Рылееву, Тургенев пояснил: — Никита Михайлович пишет под таким названием сочинение в народном роде с изложением идей общества.

— Я за него более не брался, — ответил Муравьев.

— Жаль, начат он у тебя удачно.

— Нельзя ли познакомиться с этим вашим сочинением, Никита Михайлович? — спросил Рылеев.

— Пожалуйста, — Никита Муравьев, перебрав бумаги в портфеле, достал несколько листков.

«Любопытный разговор» был написан в распространенной в изданиях для народа катехизисной форме вопросов и ответов, поскольку такая форма считалась наиболее понятной и доходчивой.

«…Вопрос: Что есть Свобода?

Ответ: Жизнь по Воле.

В. Откуда проистекает Свобода?

О. Всякое благо от бога. Создав человека по подобию своему и определив добрым делать вечные награды, а злым вечные муки, он даровал человеку Свободу! Иначе несправедливо было бы награждать за доброе, по принуждению сделанное, или наказывать за невольное зло.

В. Всё ли я свободен делать?

О. Ты свободен делать все то, что не вредно другому. Это твое право.

В. А если кто будет меня притеснять?

О. Это будет тебе насилие, противу коего ты имеешь право сопротивляться.

В. Стало быть, все люди должны быть свободными?

О. Без сумнения.

В. А все ли люди свободны?

О. Нет. Малое число людей поработило большее.

В. Почему же малое число поработило большее?

О. Одним пришла несправедливая мысль господствовать, а другим подлая мысль отказаться от природных прав человеческих, дарованных самим богом.

В. Надобно ли добывать свободы?

О. Надобно.

В. Каким способом?

О. Надлежит утвердить постоянные правила, или Законы, как — бывало в старину на Руси.

В. Как же бывало в старину?

О. Не было самодержавных государей!

В. Что значит — государь самодержавный?

О. Государь самодержавный, или самовластный, тот, который сам по себе держит землю, не признает власти рассудка, законов божиих и человеческих; сам от себя, то есть без причины по прихоти своей властвует.

В. Кто же установил государей самовластных?

О. Никто. Отцы наши говорили: «Поищем себе князя, который бы рядил по праву, а не самовластью, своевольству и прихотям». Но государи мало-помалу всяким обманом присвоили себе власть беспредельную, подражая ханам татарским и султану турецкому.

В. Не сам ли бог учредил самодержавие?

О. Бог в благости своей никогда не учреждал зла».

— Напрасно вы, Никита Михайлович, не окончите этот замечательный катехизис вольного человека! — воскликнул Рылеев.

Никита Муравьев улыбнулся.

— Недосуг.

— Конечно, я понимаю, сочинение Конституции требует много времени, но это ведь тоже необходимо!

— Но я, право, не знаю, когда смогу вернуться к «Любопытному разговору»… Может быть, вы, Кондратий Федорович, возьмете на себя труд закончить его? Возьмите. Вы это сделаете лучше меня, поскольку тут нужны не только познания законоведа, но и литературный талант.

— Хорошо, я возьму, попробую… Господа, на умы народа в нужном нам направлении можно также воздействовать и по-другому, например, сочинением песен. Мысли, заключенные в песне, получают самое широкое распространение. В песнях, которые сейчас поет народ, встречаются соображения, близкие тому, о чем мы здесь говорим. Каждый из нас слышал подобные народные