Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Зря они боятся танков. Ни один танк по дороге не поднимется, будут на равнине воевать… – Теруэль висел на скале, цепляясь к ней серыми, каменными домами. «Почти тысяча метров над уровнем моря, – вспомнил Виллем, – поэтому здесь холодно. Почти как дома, зимой».

Писем из Мон-Сен-Мартена не приходило, но Виллем их и не ждал. Конверты от родителей получал Мишель, в Париже. Виллем обещал кузену:

– Вернусь и все прочитаю. Не беспокойся, папа с мамой едут в Рим, к его святейшеству, на Рождество. В Париж они не заглянут. Они всегда через Швейцарию туда отправляются, так быстрее.

Они сидели в кабинете Мишеля, в Лувре. Виллем обвел взглядом картины на мольбертах: «Наконец-то ты дома».

Мишель просматривал почту. Виллем опять заметил легкие морщины в углах глаз кузена: «Мы ровесники. Ему тоже двадцать пять. Его ранили, в Испании. Впрочем, меня в шахте заваливало, но это другое… – кузен, мрачно, отозвался:

– Думаю, ненадолго. По нынешним временам, я человек нужный, во всех отношениях. Умею эвакуировать музеи, подделывать паспорта… – Мишель получил немецкую визу. На Рождество он ехал в Берлин. Он хотел узнать хоть что-нибудь, об украденных фон Рабе рисунках.

Виллем обещал, что, если фон Рабе хотя бы появится в Испании, то он тоже найдет немца:

– Я его с университетских времен помню, – сказал он Мишелю, – редкостный мерзавец.

– Не обольщайся, – предупредил его кузен, – фон Рабе человек умный. Герр Максимилиан вряд ли собирается по Барселоне разгуливать.

– В общем, – повернулся Виллем к испанцу, – Муэлу мы возьмем, по распоряжению генерала, согласно плану. Не сейчас, в декабре… – батарею Виллема, восемь отличных, французских шнейдеровских пушек, надежно замаскировали в глубоких траншеях, прикрыв брезентом. Даже если бы националисты отправили сюда воздушную разведку, никто, ничего бы не увидел. Рядом лежали снаряды, и пулеметы Максима.

Сарабия и Листер обещали, что, к середине декабря, к началу операции, из Барселоны доставят больше оружия. Ожидалась поддержка наступления самолетами.

– Если бы кузен Стивен вернулся… – отчего-то подумал Виллем:

– Мишель рассказывал, как он Мадрид защищал. Хотя нет, они кричат на каждом углу, что Теруэльская операция станет испанской, что интербригады не задействованы… – это было только частью правды.

Кроме Виллема, под Теруэлем воевал генерал Вальтер, он же поляк Кароль Сверчевский. Сверчевский и Листер, фанатичные коммунисты, с подозрением относились к Виллему, с его титулом и направлением из штаба ПОУМ в Барселоне. Виллем замечал:

– Несогласия надо оставлять в тылу. Мы сражаемся против фашизма, все вместе. Неважно, кто троцкист, а кто коммунист. Или католик, – добавлял Виллем.

На равнину, доносились глухие удары соборного колокола. Начиналась заутреня. Они, с баском, оба перекрестились, Ибаррола тоже был католиком.

– Интересно, – вздохнул Виллем, – когда я на мессу попаду? Я с Барселоны церковь не навещал.

Он так и сказал баску. Товарищ расхохотался:

– Ты возвращаешься в Барселону, за оружием, по распоряжению Сарабии. Сходишь в церковь, в кафе, потанцуешь с девушками… – Сарабия, командир республиканских соединений под Теруэлем, коммунистом не был. Опытный офицер, он заканчивал, артиллерийскую школу до войны. Генерал всегда отстаивал Виллема на военных советах. Получив распоряжение не посылать под Теруэль бойцов интербригад, Сарабия, ворчливо, заметил:

– Гильермо почти испанец. Он католик, у него в предках… – генерал пощелкал пальцами. Виллем, весело сказал: «Герцог Осуна. Но это давно случилось…»

– Неважно, – отмахнулся Сарабия:

– Если у нас есть поляк, то пусть останется и бельгиец. В тыл о таком сообщать необязательно. Артиллеристы нужны, в армии мало хороших инженеров… – Виллем покраснел.

Колокол замолчал. Франкисты, судя по всему, еще спали. Баск сменял Виллема на дежурстве. Они сидели за деревянным, врытым в землю летом, столом. Сейчас на каждый новый окоп тратили порох, земля промерзла. Окуная в кофе стылый хлеб, слушая вой ветра за бревнами, Виллем пробормотал: «Потанцую. Я с Парижа не танцевал…»

В Париже он успел сходить в ночной клуб, с кузенами и мадемуазель Аржан. Девушка рассмеялась, когда он, восторженно, сказал:

– Вы настоящая кинозвезда, мадемуазель. Вас фотографы снимали, на входе… – у нее была красивая, изящная рука, с неожиданно жесткими кончиками пальцев:

– Аннет, – улыбаясь, поправила его девушка:

– Снимали не меня, а Момо… – она кивнула на подругу, – Пиаф у нас звезда… – Виллем, краем глаза, заметил черноволосую голову за столиком. Пиаф о чем-то говорила с кузеном Мишелем. Виллем, раньше, слышал подобные голоса только в опере. Пережевывая хлеб, он решил: «Привезу родителям ее пластинки. Им понравится, непременно».

Оставив баска на посту, заглянув к своим солдатам, капитан пошел собираться. Ребята у Виллема подобрались отличные. За три месяца он стал, кое-как объясняться на испанском языке. Мишель, в Париже, уверил его:

– Я за год свободно заговорил. Конечно, я и раньше язык немного знал. Я писал диссертацию по испанской живописи… – кузен опубликовал статью о Гойе:

– Блокнот, что мне жизнь сохранил, я выбрасывать не стал. Ты видел, у Теодора икону. Образ, в свое время, предка этого… – Мишель сочно выругался, – спас. Когда Робеспьер в него стрелял… – Виллему показали и образ Мадонны, и родовой клинок. Он, благоговейно, провел пальцами по эфесу:

– Тысяча лет ему. Он твоим детям достанется, Теодор. А когда вы с Аннет поженитесь? – в голубых глазах кузена промелькнула грусть:

– Посмотрим. У нее съемки, работа, у меня тоже, – он махнул на заваленный чертежами стол, – дело кипит…

Виллем опасался, что Мишель, в Берлине наткнется на фашиста, как они между собой называли Питера. Кузен отмахнулся:

– Я с Аароном буду работать. Он в еврейском квартале живет. Фашист, наверняка, туда не заглядывает. Наши дороги не пересекутся, – подытожил Мишель.

Когда Виллем собирал вещевой мешок, прибежал вестовой от генерала Сарабии. В командирском блиндаже горела походная печурка. Сарабия и Листер сидели со списками личного состава, проверяя расположение батальонов республиканцев, окружавших город. Виллем, наклонившись, шагнул внутрь. Он сам строил здешние линии укрепления, но все время забывал об их высоте. Потолки были низкими, а в Виллеме было за шесть футов роста.

– Готов к отъезду, – усмехнулся Сарабия, – одной ногой на танцах. Придется отложить, – он помахал радиограммой, – к нам отправили американских журналистов, из Барселоны. Кроме тебя, английского языка никто не знает… – испанец прочел по складам: «Сеньор Хемингуэй и сеньор Френч».

– Автографы возьму, – обрадовался Виллем.

У него под койкой лежало три книги, старая, времен первого причастия, Библия, с которой Виллем никогда не расставался, «И восходит солнце» Хемингуэя и «Земля крови» Френча. Повесть Виллем купил в Париже. Мишель, одобрительно, сказал: