Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Элиза не курит, – вспомнил доктор Кардозо, – и не будет. Она девушка хорошего происхождения, понимает, что такое неприлично. Она правильно воспитает детей… – он прицепил поводок к ошейнику собаки:

– Я ухожу, Эстер. Я встретил женщину, которую я люблю, и она любит меня. Собери мои вещи, я сегодня уезжаю. Тебе пришлют письмо мои адвокаты… – дети залепетали: «Папа, папа…»

Давид улыбнулся:

– Идите сюда, маленькие… – он протянул руку, жена отступила на шаг:

– Давид, что ты говоришь? Как ты можешь, я всегда, всегда… – ее лицо исказилось, стало некрасивым, она широко открыла рот. Мальчики, притихнув, заревели.

– Ты плохая мать! – разъярившись, заорал доктор Кардозо. Пес, испуганно прижав уши, заполз под стол:

– Плохая мать и плохая жена! Я тебя не люблю! Получи развод, отдай детей и убирайся в свою Америку, чтобы я больше никогда тебя не видел… – по белому подбородку жены потекла струйка крови. Она прокусила губу. Пошатнувшись, женщина раздула ноздри:

– Ты не заберешь мальчиков, понятно? Ты им не отец, ты два раза приезжал в Голландию, за год… – Давид, угрожающе, сказал:

– Отнеси малышей в детскую. Что ты за них цепляешься? Хочешь доказать, что ты хорошая мать? Мой адвокат камня на камне от тебя не оставит, предупреждаю… – она покачала плачущих близнецов:

– У меня будет свой адвокат. Детей тебе не отдадут, Давид, даже не думай. Я увезу их в Америку… – ему хотелось накинуть поводок на ее шею, и, как следует, потянуть.

– Такого не случится, – отчеканил доктор Кардозо:

– Я наложу запрет на их выезд из Голландии. Ты отправишься в тюрьму, если хоть шаг сделаешь в направлении порта. Я не шучу, понятно? Чтобы, когда я вернулся, твои чемоданы были сложены.

Из ее серо-синих глаз текли слезы, но жена стояла прямо:

– Я с места не сдвинусь, – сообщила она, – это и мой дом тоже. Хочешь, дели его по суду, такого я тебе запретить не могу… – она опустила глаза к поводку в руке Давида:

– Почему ты забираешь собаку… – жена побледнела:

– Сучка! – заорала Эстер:

– Маленькая, подлая дрянь! Притворялась невинной, втерлась ко мне в доверие! Она на милю не подойдет к моим детям… – Давид, было, занес руку, но остановил себя:

– Мерзавка побежит в полицию. Ее мать покойная демонстрации профсоюзные устраивала. Ее даже арестовывали. И бабка ее суфражисткой была. Проклятая кровь. Мне сейчас не нужны осложнения, – Давид сжал зубы:

– Собери мои вещи. С тобой свяжутся адвокаты… – он, внезапно, улыбнулся:

– Не хочешь отдавать мне детей? Ты еще пожалеешь. Ты на коленях ко мне приползешь, и будешь просить еврейского развода, а я тебе его не дам! – выплюнул Давид. Собака лаяла, дети рыдали. Вытирая кровь и слезы с лица, жена указала на дверь:

– Пошел вон отсюда, мамзер! Встретимся в суде!

Он рванул ручку, таща за собой собаку, жена что-то кричала ему вслед. Давид взбежал на мост. Окно спальни распахнулось.

– Подавись своими тряпками! – жена высунулась на улицу, растрепанная, над набережной несся детский плач. Прохожие замедлили шаг. Несколько велосипедистов даже остановились:

– Получай шматес, мерзавец, – закричала жена, – передай ей, что я ее ненавижу… – костюмы и рубашки, на вешалках, полетели в Принсенграхт. Размахнувшись, жена стала бросать вслед его белье.

С катера, проходившего по каналу, раздался смешливый голос:

– Правильно, хватит его кальсоны стирать! Пусть убирается на все четыре стороны, прелюбодей!

Выругавшись, Давид пошел к входу в парк.

Над окопами республиканской армии выл ветер. Равнину сковал ранний мороз, на сухой земле виднелись легкие снежинки. В трех милях отсюда, у слияния рек Турия и Альфамбра, громоздились серые, острые скалы, уходили на запад неприступные даже на вид горы. Над камнями виднелись охряные, черепичные крыши, башни, и шпили церквей Теруэля. В туманном, холодном рассвете плыл колокольный звон.

Наблюдательный пункт устроили, защитив обложенный деревом выступ мешками с песком. Впрочем, националисты здесь не стреляли. Войска полковника Рей д'Аркура, обороняющие город, сидели за мощными, средневековыми стенами Теруэля. Они и носа на равнину не высовывали.

Офицер в зимней форме капитана республиканцев, дежуривший в окопах, засунул руки в карманы старой куртки коричневого брезента. Он замотался шарфом почти до глаз. Наблюдательный пункт увешали картами. Офицер изучал исчерканный пометками лист, сзади раздались шаги. Капитан Хуан Ибаррола стоял с двумя оловянными чашками кофе. Темные волосы баска покрывал снег. Приняв чашку, капитан погрел сильные, в пятнах от пороха, пальцы. Под ногтями виднелась грязная каемка, ладони были исцарапаны.

– Только середина ноября, а минус пять градусов, – вспомнил Ибаррола: «Когда окопы строили, землю гранатами рвали».

– Приезжайте в солнечную Испанию, – смешливо сказал офицер. Отхлебнув кофе, он помотал коротко стриженой головой. Рыже-золотистые волосы тоже выпачкал порох:

– Грейтесь на пляжах, купайтесь в море… – Виллем де ла Марк, чихнув, подышал:

– Язык обжег. Хотя бы кипяток есть. Спасибо, – отпив еще кофе, он блаженно закрыл глаза.

– Ты у нас не был, на севере, – баск полез в карман куртки за папиросами: «Предрекают, что эта зима ожидается самой суровой за последние тридцать лет, Гильермо».

– Угораздило меня, – хмыкнул капитан. Он кивнул на карту:

– Иди сюда. Я говорил с начальством… – Виллем закатил серые глаза, – высоту мы пока брать не будем, – палец уперся в карту, – Саравия с Листером велели сидеть тихо, и не проявлять артиллерийского присутствия, до поры до времени, – Виллем подмигнул товарищу.

По слухам, гарнизон Теруэля насчитывал меньше десяти тысяч человек. У республиканцев, на равнине, к декабрю должно было собраться сто тысяч. Франко, судя по всему, в очередной раз собирался наступать на Мадрид, через Гвадалахару. Теруэльская операция отвлекала войска националистов от столицы, на восточный фронт.

Теруэль вдавался в республиканскую территорию, словно гнилой зуб. С трех сторон город окружали войска. Командующий, генерал Саравия, сказал, что вырвать зуб станет делом чести. Падение Теруэля облегчало связь между Мадридом и республиканскими территориями. Сидя здесь, националисты находились опасно близко к Валенсии и Барселоне.

Надо было отогнать их назад, а лучше, как весело говорил Виллем, сбросить в море. Они с Ибарролой пили кофе, рассматривая в бинокль высоту, Ла Муэла де Теруэль, к западу от города.

– Франко поклялся, что ни одна столица провинции не попадет в руки республиканцев… – испанец перевел бинокль на пустые окопы. Националисты отлично защитились. У них была и колючая проволока и противотанковые ежи. Виллем рассмеялся: