Мои триста шестьдесят пять любовников - Жозефина Мутценбахер

Было уже очень поздно, перевалило далеко за три часа ночи, когда мы со Штеффи, наконец, остались одни в насквозь прокуренном «Артистическом раю». Наши красивые платья были сплошь в пятнах и ужасно помяты, мы были защипаны до синяков и все в «засосах» от бесконечного целования! Своих гостей нам пришлось по одному выпускать в чёрную дверь и потом проводить через двор, постоянно повторяя «тсс!», чтобы они своим шумом не перебудили весь центр города! Официантки, зевая, сгребали в кучу осколки битых бокалов, скатерти надлежало немедленно отправить в стирку, обстановка вокруг была как в цыганском таборе, но перед Штеффи лежала пухлая пачка банкнот и высокая горка блестящих серебряных монет, которые она старательно пересчитывала:

– Пеперль! Ты баловница судьбы, моя дорогая! Ты, должно быть, в воскресенье на свет появилась! Знаешь, сколько принёс нам первый вечер? Триста двадцать гульденов и тридцать крейцеров! Если дело так и дальше пойдёт, то через годик мы купим себе колокольню святого Стефана! Да здравствует профессиональное гостеприимство!

На улице уже совсем рассвело, когда я, наконец, легла дома, во дворце Иги, в постель, и в голове у меня всё каруселью крутилось. Засыпая, я не могла не вспомнить о том, что давеча сказал мне Макс:

– Детка, у тебя огромный талант!

Что он имел в виду, сношения или актёрские задатки?

Мой гусарский лейтенант, Ферри, принёс мне удачу. Благодаря ему у меня впервые появились кое-какие деньги, и через него же я познакомилась с Иги, который, возможно, был и не самым удачным, зато очень щедрым и внимательным любовником. И теперь, когда я вместе со Штеффи завела богемный ресторанчик, дела действительно начали складываться превосходно. Сейчас у меня было всё: солидный любовник, который был почти мужем, весёлые и задорные друзья, сплошь художники и актёры, я удостоилась восхищения, заработала денег, и мужчин у меня было более чем достаточно. Когда из года в год приходится сношаться с каждым встречным и поперечным, то позднее это уже не доставляет тебе прежней радости. Я и по сей день толком не понимаю, как на протяжении стольких лет могла вести эту двойную жизнь. Днём я была любовницей Иги, он был капризным и своенравным, в любое время дня и вечера я должна была находиться в его полном распоряжении. Но после десяти часов начиналась моя собственная вольная жизнь. Тогда я переодевалась, красиво подкрашивалась и отправлялась в свой «кабак», чтобы приглядеть за порядком.

Не прошло и полугода, как слава «Артистического рая» разлетелась по всей Вене, каждый вечер у нас собирались самые утончённые гости, и шампанское лилось рекой. У людей для этого были деньги, и даже когда мы со Штеффи взвинтили цены до неприличия, ресторан неизменно был набит битком, и нередко клиенты заказывали себе столик ещё за две недели. Здесь царила, как правило, очень весёлая и непринуждённая атмосфера, но вечера всеобщего секса мы могли позволить себе только время от времени, когда к нам сходились действительно близкие друзья, оторые хорошо знали друг друга и держали рот на замке. На подобного рода мероприятиях посторонним делать было нечего, поскольку об этом тут же проведала бы полиция и непременно навела бы у нас «шорох», как говорят в Вене. Таким образом, три-четыре раза в неделю мне всё же удавалось наведаться в ресторан. Я болтала с обслуживающим персоналом, подсаживалась то к тому, то к другому столику и беседовала с новыми посетителями, которые почитали это за честь, поскольку выглядела я очень импозантно и за словом в карман не лезла. Ибо в общении с таким широким кругом деятелей искусства я очень многому научилась и могла без смущения участвовать в разговорах на некоторые темы. В ту пору на меня градом сыпались различные билеты, меня приглашали в «Бург-театр», на концерты в Оперу, и, прежде всего я имела возможность посмотреть великое множество художественных выставок, поскольку львиную долю моих гостей составляли художники. Молодые поэты часто просили у меня разрешения прочитать свои стихотворения перед нашей публикой, и хотя я, конечно, не сильно разбиралась в подобных материях, мне это доставляло удовольствие и льстило. Иногда становилось известно, что кто-то из них удостаивался какой-нибудь премии или приглашался на литературную работу, и тогда я делала «умное» лицо и говорила со знанием дела:

– Конечно, он всегда был очень одарённым поэтом, меня это действительно радует!

Видела и слышала я в ту пору многое. Но бесконечно так не могло продолжаться, чтобы почти каждый вечер тайком ускользать из квартиры во дворце Иги! Рано или поздно это обязательно выплыло бы наружу. И тогда я заявила Иги, что бульвар Ринг слишком для меня шумен и что у меня от этого постоянно болит голова. Он, правда, очень протестовал, и мне пришлось две недели его уговаривать, Игнац непременно хотел, чтобы я всегда была под рукой. Но потом я всё же получила небольшую, милую квартирку во Внутреннем городе, находившуюся в нескольких минутах езды от дворца Иги и довольно близко от Козырной улицы. Таким образом, я нашла прекрасный выход из положения. Теперь, как бы поздно я ни вернулась домой, часто в четыре часа утра или того позднее, я имела возможность довольно неплохо отоспаться до десяти часов, а раньше этого времени Иги у меня и не появлялся. Иногда мне случалось, правда, встречать в «Артистическом раю» знакомых Иги, но им я в таком случае всегда говорила, что оказалась здесь совершенно случайно и очень просила их, ради бога, ни словом не обмолвиться о нашей встрече Игнацу, иначе он оторвёт мне голову. И они все охотно обещали мне хранить молчание и вдобавок хохотали до упаду. Такова жизнь: если мужчина в годах обзаводится молоденькой и шикарной любовницей, все ему завидуют, и когда она обманывает его, злорадствуют и желают ему такой участи, и каждый способствует этому с тем большим усердием, чем лучше ему отполируешь! Надо сказать, что у меня сложилась довольно необычная ситуация: я уже тогда кружила вокруг совсем молодых, высоких, черноволосых парней, лет приблизительно двадцати пяти. Обычно такое происходит, вообще-то говоря, только с уже стареющими женщинами, которые немного стесняются того, что не бог весть что уже из себя представляют, и нередко вынуждены ещё и платить за это. Однако мне было около тридцати, то есть я была, как говорится, «в самом соку» и, тем не менее, чувствовала аппетит к молодым членам. Боже мой, мне ничего не стоило завести себе молодого, симпатичного актёра, и такие кандидаты имелись, ибо волочились за мной целой сворой, точно псы в августе. Но я в целом оставалась верной своему Иги и если уж выбирала, то самое лучшее. Я хотела, чтобы теперь, наконец, наступил мой черёд подыскивать для себя таких мужчин, которые нравились бы мне. И ещё одно: я хотела отныне сношаться не за деньги, а, как изысканные дамы, бесплатно или, во всяком случае, за что-нибудь приличное – за шубку, ожерелье и тому подобное. В ту пору я уже дорого ценила свою малышку. Но поскольку моими молодыми любовниками в большинстве своём были художники и другие неимущие бедняги, я оставила все, как есть и ещё больше научилась этому радоваться.

Я часто поднималась в ателье жизнерадостного «маэстро Макса», веселье там всегда било через край. Постоянно на софе и на сундуках возлежали его знакомые, дымили вовсю папиросами, пели под гитару, играли на гармошке, что-то критиковали, спорили, разыгрывали боксёрские поединки. И когда кто-то из них приходил с девушкой, то Максль сквозь пальцы смотрел на то, что парочка уединяется за занавеской, и потом оттуда доносится их возня. Подобные вещи у Макса никого особенно не волновали. Ателье у него было очень просторное и очень забавно обставленное.