Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр

Он обсуждает эту тему с Кэвендишем и Отто, и они соглашаются с тем, что людей нужно разделить на две примерно равные вахты и что каждое утро, если только позволит погода, одна вахта должна брать ружья и подниматься в горы для охоты на дичь, а другая в это время будет утрамбовывать полоску берега вокруг палатки в качестве общеукрепляющего средства. Но моряки, узнав о предложенном плане, не проявляют особого энтузиазма. Они остаются совершенно равнодушными к словам Самнера, который объясняет, что если они не начнут двигаться и не займутся чем-либо, то кровь у них загустеет, в жилах начнут образовываться тромбы, а органы станут вялыми и дряблыми и, в конце концов, откажут. И только когда Кэвендиш принимается орать на них, угрожая еще сильнее уменьшить их жалкий рацион, если они не подчинятся, моряки угрюмо и покорно повинуются.

Раз начавшись, ежедневная охота приносит мало съедобной добычи – какие-то мелкие птички, да иногда попадается лиса – а прогулки взад и вперед с топаньем ногами вызывают всеобщую ненависть. Но уже меньше чем через месяц эти спартанские упражнения прерывает сильнейший снежный буран, длившийся два дня без перерыва. После него вокруг лагеря появляются пятифутовые снежные заносы, а температура понижается настолько, что становится больно дышать. По такой погоде матросы наотрез отказываются выходить на охоту или на прогулку, а когда Кэвендиш, назло им, отправляется наружу в одиночку, то возвращается часом позже, измученный и обмороженный, с пустыми руками. В ту же самую ночь они начинают ломать на дрова второй вельбот и, поскольку мороз отступать не собирается, становясь, напротив, лишь еще злее, они сжигают каждый день все больше досок, пока Кэвендишу не приходится взять на себя присмотр за оставшимся топливом, чтобы выдавать его порциями. Костер, и без того жалкий, бóльшую часть дня представляет собой лишь горку тускло светящихся углей. Палатка изнутри обрастает слоем льда, а воздух в ней становится вязким и студеным. Каждую ночь напролет, закутавшись в три слоя шерсти, фланели и промасленной парусины своих штормовок, лежащие вповалку, словно жертвы неслыханного массового убийства, люди дрожат в жестоком ознобе и приступами кашля или судорог будят друг друга.

Прежде чем увидеть нарты, они слышат заливистый лай ездовых собак. Самнер поначалу даже решает, будто ему снится Каслбар и свора знаменитых ищеек Майкла Дуигана, преследующих зайца, но, когда вокруг начинают ворочаться и прислушиваться и остальные матросы, он понимает, что ему не померещилось. Обмотав голову и лицо шарфом, он выходит наружу. Посмотрев на запад, он видит, что по морскому льду к ним довольно быстро приближается пара эсков[75], пятнистые собаки которых веером рассыпались впереди, а хлыст из сыромятной кожи, подобно щупальцу, щелкает в морозном воздухе, погоняя упряжку. Из палатки выскакивает Кэвендиш, следом за ним вылезают Отто и остальные матросы. Они смотрят, как нарты постепенно приближаются, с каждым мгновением становясь все более реальными и осязаемыми. Когда они замирают рядом, Кэвендиш выступает вперед и просит эсков дать им еды.

– Мясо, – громко говорит он, – рыба. – Он пытается неуклюже имитировать процесс еды пальцами и ртом. – Хотим есть. Голод, – продолжает старпом, показывая сначала на свой собственный желудок, а потом и на животы остальных моряков.

Эски смотрят на него и улыбаются. Оба они низкорослые и темнокожие. У них плоские цыганские лица и грязные черные волосы до плеч. Их анораки[76] и сапоги сшиты из необработанных шкур карибу[77], а штаны – из медвежьей шкуры. Они тычут пальцами в нагруженные нарты. Собаки оглашают окрестный воздух яростным лаем.

– Обмен, – говорят они.

Кэвендиш согласно кивает.

– Показывайте, что у вас есть, – говорит он.

Эски распускают завязки на нартах, демонстрируя ему мерзлую тушу котика и нечто похожее на заднюю часть моржа. Кэвендиш подзывает к себе Отто, и двое мужчин о чем-то совещаются накоротке. Отто возвращается в палатку и выходит оттуда с двумя фленшерными ножами и топориком с коротким топорищем. Эски внимательно осматривают их. Топорик они отдают обратно, а вот оба ножа оставляют себе. Затем они показывают Кэвендишу костяной наконечник гарпуна, а также несколько фигурок, вырезанных из мыльного камня, но старпом небрежно отмахивается.

– Нам нужна лишь еда, – говорит он.

Они соглашаются обменять мерзлую тушу котика на два ножа и конец китобойного линя. Кэвендиш отдает мясо Отто, и немец уносит его в палатку, рубит на куски топориком и швыряет их прямо на угли. Несколько мгновений они шипят, а потом начинают поджариваться и исходить паром. Пока матросы толпятся в нетерпеливом ожидании жареного мяса, эски привязывают и кормят своих собак. Самнер слышит, как снаружи они смеются и переговариваются на своем быстром, рваном и резком наречии.

– Если они дадут нам котиков, – обращается он к Кэвендишу, – мы сможем дотянуть до весны. Мы сможем есть мясо и сжигать ворвань.

Кэвендиш кивает.

– Согласен, – отзывается он. – Мне нужно будет потолковать с этими гребаными аборигенами. Я должен заключить с ними выгодную сделку. Но вся проблема в том, что они знают, что мы уже и так в полном дерьме. Только послушайте, как они там гогочут и курлычут.

– Полагаете, они могут бросить нас здесь на верную смерть?

В ответ Кэвендиш презрительно фыркает.

– С превеликой радостью, – говорит он. – Такие засранцы-язычники, как вот эти, ничуть не отягощены христианскими ценностями, подобно таким людям, как мы. Если им не понравится то, что мы предложим им для обмена, они смоются так же быстро, как и появились.

– Предложите им ружья, – проявляет находчивость Самнер. – Десять убитых котиков за одну винтовку. Три ружья дадут нам тридцать котиков. Этого нам хватит надолго.

Кэвендиш ненадолго задумывается, затем кивает.

– Я потребую с них двенадцать, – говорит он, – двенадцать туш за винтовку. Хотя, честно говоря, сомневаюсь, что эти первобытные ублюдки умеют считать до двенадцати.

После того как они поели, Кэвендиш выходит наружу, и Самнер идет с ним вместе. Они показывают эскам одно из ружей, потом тычут пальцами в сторону палатки и делают вид, будто едят. Эски осматривают его, взвешивают на руке, даже прицеливаются. Кэвендиш заряжает его и позволяет старшему эскимосу сделать выстрел.

– Отличное оружие. Лучше не бывает, – говорит Кэвендиш.

Эски обмениваются друг с другом непонятными репликами, потом еще раз медленно и тщательно осматривают ружье. Когда с этим покончено, Кэвендиш наклоняется и рисует на снегу двенадцать коротких черточек. Он указывает на винтовку, затем показывает на отметки и в последнюю очередь – на палатку, после чего опять жестами показывает, будто ест.