Пролитая вода - Владимир Сотников

Хотя я и не смотрел в сторону окна, все внимание было устремлено туда. Писать не хотелось, забылось то плавное и быстрое, почти не зависящее от меня движение, в котором вспыхивали новые слова. Но я все же взял ручку и даже внутри себя смог усмехнуться тому, что начал писать с самым легким нажимом – из-под пера выходила тонкая, совсем как паутинка, линия.

Я хотел описать тот жест, которым Анна поправляла завиток, все время выбивающийся у нее из-под шапки.

«Так Анна могла касаться волос ребенка, чтобы поцеловать его, спящего», – написал я и прислушивался к едва различимому стеклянному поскрипыванию, нарастающему и вдруг опавшему в слабом вздохе. Я взглянул в сторону окна, и занавеска качнулась. Во мне холодом пронеслись слова, которых я не понял сам. По потолку пробежала тень, и показалось, кто-то стоит за моей спиной. Оглядываться не хотелось – я представлял пустую комнату, но видел себя сзади, оттуда, где мне почудилось чье-то присутствие. Я положил ручку и закрыл тетрадь.

И вспомнил, как однажды шел по бульвару и увидел впереди, в уходящей редкой толпе людей, отороченную мехом шапочку. Я поспешил вслед за ней, и мне действительно казалось, как только я обгоню и оглянусь, то увижу наконец то лицо, ясно представить которое не получалось никогда.

Я слышал быстрый скрип снега под моими шагами, вот к нему присоединяются более легкие шаги, я поворачиваю голову – но странное шевеление воздуха, словно растворенное в белесом свете, мешало взгляду.

Я все же уснул, когда стало совсем светло. Когда утром подошел к окну и отдернул занавеску, то показалось, что трещина стала больше. «Не хватало только замечать, насколько она увеличилась», – подумал я, и еще один день начался.

Днем комната странным образом скрывала все воспоминания о ночном времени. Я смотрел на окно, на стол, за которым сидел вчера, и воспоминания о прошедшей ночи тоже прятались до того времени, когда вспыхнут, обновленные. Это становилось уже дневным чувством: ожидание устремлялось к вечеру, не давая пустоты отдыха.

Наверное, надо было опять куда-то пойти, и я выбрал противоположную от леса сторону – там поле поднималось вверх, и хотелось зайти туда, чтобы осмотреться как можно шире вокруг.

Идти пришлось долго, и я устал от подъема. Когда на самой верхней точке оглянулся, то задохнулся от простора – вид открывался такой постоянный в своей красоте, не хватило бы целого дня для совмещения этого пространства с одним человеческим взглядом.

Внизу, вдалеке, маленьким кольцом стягивалась домами деревня, и за ней тянулся бесконечный до горизонта лес, поднимавшийся к небу дальним краем. И верхушки самых высоких деревьев были все же ниже, чем поле. Вчера, когда я выходил из леса, то не заметил, что дальнее поле так высоко.

Разноцветно виднелись крыши домов – казалось, там не может быть ветра, и воздух, оседая, наполняется силой и тяжестью.

Я долго еще так стоял, и чувства мои стали ясными и спокойными. Возвращаясь обратно, я надеялся сразу после обеда продолжить работу. Но подойдя к своему дому и еще не совсем поняв, что же изменилось, я остановился.

На крыше не было того кирпича, который я увидел в первый день. Пустой отпечаток доказывал, что кирпич лежал здесь долго, и только теперь что-то заставило его упасть. Но и у стены дома его не было.

После обеда я не заметил, как уснул. Сидел на кровати, прислонившись к стене спиной, закрыл глаза на минуту – и проснулся, сразу глянув на часы: проспал я сидя два часа. «Ну вот, готова еще одна бессонная ночь», – подумал я. И вспомнил, что видел во сне падение. По наклонной плоскости катился закутанный во что-то человек, и потом издалека я увидел, как темная фигурка летит в пропасть. А снизу горел ослепительный желтый свет, мелькающий, будто исходил от неровного, горящего в глубине огня.

Когда стемнело и я включил лампу, ярко высветившую стол, то почувствовал, что все предметы в комнате уже готовы к странному действу и я уже не в силах его изменить. Я знал, что сяду за стол, и даже если постараюсь избежать этого и лягу, например, спать прямо сейчас, ничего у меня не выйдет.

И стало удивительно спокойно. Думалось легко – перед тем как писать, я часто испытывал состояние легкости и покоя, похожее на сон, в котором не надо ничем управлять, и мысли, не подчиненные воле, свободны и невесомы. Но когда написана первая фраза и выбран путь, уже следуешь только ему, и повороты кажутся ошибками.

Я вспомнил Анну и понял, что сегодня вижу ее намного яснее. Вот-вот ее лицо прояснится до конца, и локон шевельнется у виска, и я услышу наконец беззвучные слова.

Я видел мир, лишенный слов, и думал, что должен заполнить его звуками, и все прояснится: увижу ее глаза, и ветка с дерева упадет на снег, перевернувшись с сухим шорохом. Губы Анны шевельнулись, и мне показалось, я услышал, как она прошептала: «Качнулась ветка на снегу…»

По комнате, будто от закрытой резко двери, пронеслась легкая волна воздуха, и в окне вздрогнуло стекло. Я поднял голову – занавеска еще покачивалась. На улице зашумели деревья – налетел откуда-то ветер, и я представил, как уносится воздух сквозь протянутые в одну сторону ветви березы.

Я почувствовал на плече легкое прикосновение. Понимая ясно и отчетливо, что это мне только кажется, смог даже пошевелить плечом, но не хватало слабого усилия для разъединения реальности и ощущений, которые похожи на отраженный от невидимых предметов свет. Я опустил голову на руки и ждал, что ветер сейчас затихнет, как затихает подпрыгнувшее на мгновение торопливое пламя свечи.

Но прикосновение ощущалось все сильнее, и я уже боялся поднять голову – мне казалось, я увижу рядом с собой молчаливую фигуру без лица. По ногам пронесся сквозняк, словно дверь, внезапно открывшись, впустила с улицы затихающий ветер.

Остатки живого тепла дотлевали внутри меня, а кто-то ждал, когда тепло растает до конца, чтобы увести меня с собой. С трудом, медленно поднял я голову, чувствуя, что дрожу от холода.

Глядя перед собой, я стал ходить вокруг стола, делая все большие круги, пока не коснулся кровати. Не раздеваясь, я залез под одеяло, и когда немного согрелся, почувствовал, что у меня совсем не осталось сил, будто я шел целый день по незнакомой дороге, все время поднимаясь в гору.

Я лежал с закрытыми глазами и старался дождаться если не сна, то хотя бы легкой дремоты, но не мог расслабиться, боясь, что при этом тепло покинет меня. По странному ощущению, которое появлялось в воздухе, я понял, что наступает утро. И когда открыл наконец глаза, увидел обновленные утренним светом предметы в комнате, и лампа на столе медленно гасла.

Трещина в стекле удлинилась еще заметнее, и я воспринял это спокойно, как должное.

Днем я опять пошел прогуляться и случайно завернул на заросшую, едва различимую тропинку. Странно петляя по ровному месту, она огибала только ей известные препятствия. Я шел по ней, удивляясь плавным поворотам, и не заметил, как подошел к небольшому плотному леску. Среди стволов мелькнули кресты, и я понял, что это деревенское кладбище. Не увидев ворот, я перепрыгнул небольшую канавку и остановился у крайней ограды.