Сочувствующий - Вьет Тхань Нгуен

Встреча с Боном в лос-анджелесском аэропорту немного подняла мне настроение. Он выглядел в точности так же, как раньше, а открыв дверь нашей квартиры, я с облегчением убедился, что и она если не стала лучше, то уж во всяком случае не стала и хуже. Главным украшением нашей ветхой диорамы по-прежнему оставался холодильник, и Бон предусмотрительно начинил его пивом в количестве, достаточном для восстановления моих расстроенных перелетом биоритмов, но недостаточном для того, чтобы исцелить неожиданную грусть, пропитавшую все мои поры. Когда он заснул, я еще бодрствовал, перечитывая последнее письмо тети. Перед тем как отправиться на покой, я прилежно написал ответ. “Деревушка” закончена, сообщил я. Но более важно то, что у Движения появился источник финансовой поддержки.

Ресторан? – переспросил я, когда Бон известил меня об этом за первой банкой пива.

Ну да. Генеральша и правда отличная повариха.

Когда я в последний раз ел вкусную вьетнамскую еду, ее приготовила именно она, так что на следующий день я позвонил генералу и принес ему искренние поздравления с новым амплуа его супруги. Как и ожидалось, он предложил угостить меня обедом в честь моего благополучного возвращения. Я нашел их новый ресторан на главной улице Чайнатауна между сувенирной лавкой и магазинчиком, где торговали лекарственными травами. Когда-то мы окружали китайцев в Тёлоне, сказал генерал из-за кассы. А теперь они нас. Он вздохнул, не отрывая пальцев от клавиш своего примитивного пианино, готовый выбить на них грубую мелодию оплаты. Помните, как я приехал сюда с пустыми руками? Конечно, помню, ответил я, хотя на самом деле генерал приехал сюда отнюдь не с пустыми руками. Генеральша зашила за подкладку одежды, своей и детской, немало золотых унций, а на генерале был пояс, набитый долларами. Но амнезия так же привычна американцам, как яблочный пирог, и они решительно предпочитают ее горькому хлебу изгнанников. Как и мы, американцы относятся к незнакомой снеди с большим подозрением, отождествляя ее с теми, кто ее ест. Мы интуитивно понимали: если мы хотим, чтобы американцы признали беженцев вроде нас приемлемыми, они сначала должны признать удобоваримыми (а хорошо бы еще и удобопроизносимыми) наши национальные блюда. Поскольку победить этот кулинарный скептицизм нелегко, генерал с генеральшей проявили изрядное мужество, о чем я им и сказал.

Мужество? Для меня это звучит унизительно. Разве вам раньше приходило в голову, что я когда-нибудь открою свой ресторан? Генерал обвел рукой тесный зальчик бывшей китайской закусочной с бурой сыпью жира на стенах. Нет, сэр, сказал я. Вот и мне тоже. Ладно еще был бы приличный, но это? В его голосе сквозила такая скорбная обреченность, что я не мог не проникнуться к нему сочувствием. Денег на ремонт, очевидно, не нашлось: линолеум был потертый, желтая краска выцвела, с потолка лился резкий безжизненный свет. Узнаете официантов? – спросил он. Все ветераны. Тот из спецназа, а вон тот из авиации. В бейсболках и дешевых рубашках, явно раздобытых в секонд-хэнде или полученных в дар от прижимистого спонсора, официанты совсем не выглядели убийцами. Они походили на безымянных курьеров с кривой стрижкой, которые разносят по домам китайскую еду, или на тех, кто тревожно ждет приема в травмпункте, явившись туда без страховки, на людей, сбежавших с места автомобильной аварии, потому что у них нет прав или регистрации. Они пошатывались, как колченогий столик, за который генерал меня усадил. Генеральша самолично принесла мне порцию своего фирменного фо и присоединилась к нам, чтобы посмотреть, как я вкушаю это традиционное блюдо, великолепное в ее исполнении. По-прежнему восхитительно, сказал я после первой же ложки. Генеральша не отреагировала на мой комплимент, хмурая, как ее супруг. Вы должны гордиться таким… таким супом.

Мы должны гордиться тем, что продаем суп? – проворчала генеральша. Или тем, что содержим забегаловку? Так назвал это один посетитель. Помещение, между прочим, даже не наше, сказал генерал. Мы его арендуем. Вид у них был под стать настроению. Генеральша забрала волосы в унылую библиотекарскую гульку, хотя раньше почти всегда щеголяла “пчелиным ульем” или другой пышной прической, напоминающей о жизнерадостной поре начала шестидесятых. Костюм ее, как и у генерала, состоял из рубашки поло мужского покроя, бесформенных брюк цвета хаки и излюбленной американской обуви – сникеров. Короче говоря, они были одеты как почти любая другая чета пожилых американцев, которую можно встретить в супермаркете, на почте или у бензоколонки. Этот стиль будто нарочно изобретен ради того, чтобы сделать взрослых американцев похожими на детей-переростков – эффект, еще более заметный в тех нередких случаях, когда они потягивают через соломинку кока-колу из огромных стаканов. Эти скромные рестораторы мало напоминали тех патриотов из высшего сословия, с которыми я прожил семь лет и к которым относился не только с известной опаской, но и с долей симпатии. Их грусть была и моей грустью, поэтому я перевел наш разговор в новое русло, зная, что выбранная мною тема сразу вызовет у них душевный подъем.

Так что же, сказал я, ваш ресторан и правда помогает финансировать революцию?

Прекрасная идея, верно? Лицо генерала немедленно просветлело. Заметив, что генеральша подняла глаза к потолку, я заподозрил, что эту идею подал ее мужу не кто иной, как она. Забегаловка или нет, а это первый такой ресторан в городе, сказал он. Возможно, даже во всей стране. Как видите, наши соотечественники истосковались по вкусу родины. Несмотря на относительно ранний час, половину двенадцатого утра, за всеми столиками уплетали суп люди с палочками в одной руке и ложкой в другой. Зал благоухал ароматами родины и был переполнен ее звуками – болтовней на нашем родном языке и самозабвенным хлюпаньем. Это, так сказать, некоммерческое предприятие, продолжал генерал. Вся выручка передается Движению.

Когда я спросил, кто об этом знает, генеральша ответила: все и никто. Это секрет полишинеля. Люди едят суп, приправленный верой в то, что этим они приносят пользу революции. Что же до самой революции, сказал генерал, то у нас есть уже почти все необходимое, вплоть до мундиров. Этим заведует мадам, так же как и всеми прочими вспомогательными работами по женской части и изготовлением флагов. Вы не представляете, какое зрелище она может сотворить! Она устроила в округе Ориндж потрясающий Тет – жаль, что вы пропустили. Я покажу вам снимки. Как все закричали и захлопали, когда увидели наших бойцов в мундирах и камуфляже, с нашим флагом! Мы укомплектовали из добровольцев-ветеранов первые роты. Они тренируются каждые выходные. Из них мы отберем лучших для следующего шага. Он наклонился ко мне над столиком и перешел на шепот. Мы отправляем разведгруппу в Таиланд. Они прилетят на нашу передовую базу и оттуда будут прокладывать сухопутный маршрут во Вьетнам. Клод говорит, время почти пришло.

Я налил себе чаю. Бона включили в эту группу? Конечно. Мне очень не хочется терять хорошего работника, но для такого дела у нас нет никого лучше. Что вы думаете на этот счет? Я думал, что единственная возможность добраться посуху из Таиланда во Вьетнам – это идти пешком через Лаос или Камбоджу, избегая проторенных дорог и выбирая взамен труднопроходимые места, то есть горы или полные заразы джунгли, населенные только угрюмыми обезьянами, тиграми-людоедами и пугливыми, враждебно настроенными аборигенами, от которых не дождешься никакой помощи. Эти гиблые края идеально подходят для киносъемок, но у тех, кто выполняет там боевое задание, выбор невелик – пан или пропал. Говорить об этом Бону нужды не было. Мой сумасшедший друг записался в добровольцы не вопреки тому, что шансы на выживание стремились к нулю, а как раз по этой причине. Я взглянул на свою ладонь, на красную скобку шрама. Я вдруг ощутил все контуры своего тела, твердость стула под собой, почувствовал, как хрупка та сила, на которой держатся мое тело и моя жизнь. Большинство из нас до поры до времени принимает эту силу как данность, но до чего легко ее уничтожить! Я думаю, сказал я, обрывая ход своих мыслей, что, если Бон едет, я тоже должен ехать.