Зеркала. Темная сторона - Мария Николаевна Покусаева

ждет небольшое военное действие, сопровождаемое невыносимым молчанием и выразительным клацаньем столовых приборов. Тетушки, – пояснил Кондор в ответ на мое недоумение.

– Не драматизируй, – отмахнулся Парсиваль. – Вчера леди Присцилла была невероятно рада тебя видеть.

– Неужели? То есть то, что я принял за вымученный оскал, было на самом деле теплой улыбкой?

Спокойствие Кондора вдруг куда-то испарилось, явив на свет неприятную саркастичную сущность.

Его отец ничего не ответил на этот выпад, только махнул рукой, резко помрачнев, и я нервно сглотнула, почувствовав себя рядом с эпицентром какой-то драмы, которая меня не касается. Точнее… может коснуться, но не должна, потому что лезть в отношения этой семьи я не имела права.

Чашка в моих руках окончательно остыла и опустела, но я вертела ее, сжимая пальцами тонкую дугу ручки. Сгустившаяся тишина пугала меня сильнее, чем любые призраки и дикие фэйри, и я была готова разрушить ее любой сказанной невпопад фразой. К счастью, не пришлось.

Парсиваль чуть придвинулся к столу, поставил локти на него и сцепил кончики пальцев. Вел он себя так, словно ничего не произошло. Вообще.

– Есть еще некоторые формальности, которые нам нужно соблюсти, – сказал он, с добродушным участием глядя на меня. – Неофиту необходим наставник, но в вашем случае, леди, поиски оного составят массу трудностей. Тем более, и мы все это понимаем, ваши особые таланты следует сохранять в некоем подобии тайны… насколько это сейчас возможно. По бумагам вы будете числиться за Академией Галендора, и этот вопрос не обсуждается, – здесь достаточно мягкий голос Парсиваля вдруг обрел стальные призвуки.

– Подождите, – осмелилась перебить его я. Я не до конца понимала, что происходит и как мы с одной темы переключились на другую. – Как это связано? Я же вроде бы не могу быть адепткой…

– Адепткой – нет, – ответил мне Кондор. Он уже вернул себе спокойствие. – Я не успел сказать тебе об этом, но любой человек, владеющий магией, так или иначе должен быть под контролем Ковена или его представителей. Герхард, к примеру, следит за уже знакомой тебе Хёльдой, – напомнил он. – Потому что она живет там, где он – официальный представитель власти Ковена…

– То есть я должна быть под его опекой и присмотром? – не поняла я.

Они оба тихо рассмеялись.

– Формально – да, – сказал Кондор. – Если бы осталась жить в замке. Но, во-первых, жить ты будешь не там, а еще я твой опекун, и как твой опекун я считаю, что этот вариант не подходит. Много чести Герхарду, – ядовито произнес он. – Не справится, как не справился с жалким пикси. Поэтому я решил, что можно использовать некоторые связи. Но, – ирония в голосе Кондора почти исчезла, уступив место серьезности, – это еще хороший способ избежать нежелательного вмешательства со стороны.

Он забрал у меня из рук пустую чашку и поставил ее на поднос.

– Мы действуем в рамках всех законов, – сказал Парсиваль. – Я не буду скрывать: мне… нам всем выгодно, если вы будете максимально близко, и каждое ваше движение на пути волшебника будет под нашим контролем. И я надеюсь, что вы достаточно благоразумны, чтобы понимать: это еще и ради того, чтобы защитить вас, Мари.

Я почувствовала, что снова сутулюсь, и выпрямилась.

– Хорошо, – сказала я. – Не думаю, что у меня здесь были бы какие-то варианты. Ведь так?

Кондор пожал плечами.

– Боюсь, особых вариантов у тебя нет, – сказал он.

– Ну, в таком случае, спасибо за честность, – ответила я.

– Пожалуйста, милая.

– Умная девочка. – Парсиваль снова щурился на меня и улыбался. – Я бы сказал – благоразумная. А ты говорил, что своевольная.

– Ты не видел ее с канделябром в руках.

Я покраснела.

– У нас есть примерно полчаса на то, чтобы леди Лидделл ознакомилась с Кодексом и подписала договор со мной как с ректором Академии. – Парсиваль снова постучал по столешнице кончиками пальцев, покосившись сначала на часы, а потом на сына. Кондор вопрошающе приподнял одну бровь. – Будь добр, помоги оболтусу, который просиживает штаны около моего кабинета, принести все, что нужно, а то он опять забудет какую-то мелочь.

Мне показалось, что на лице Кондора мелькнуло недоумение, почти раздражение, но он быстро собрался, натянул дежурную улыбку и вышел, не забыв слегка хлопнуть дверью.

Я вздрогнула. Мне показалось, что Парсиваль сейчас намеренно выставил сына за дверь. Намеренно ли он задел его самолюбие – я не знала.

– Он будет обижаться, но недолго, – сказал старший дель Эйве, подперев подбородок рукой. – Переживу. У нас есть пара минут, чтобы поговорить наедине, милая, поэтому слушай внимательно.

Я почувствовала, что робею под его хищным и прямым взглядом, как испуганный зверек перед опасностью.

– Мой сын никогда не скажет тебе правду. – Слова Парсиваля дель Эйве отозвались чувством, что внутри меня, где-то в районе солнечного сплетения, где в минуты радости появляется ощущение тепла, плещутся холодные воды потусторонней реки. – Я вижу, что ты честная девочка и хорошая, такие не предают. Иногда не предают даже в ущерб себе. Иначе я бы не стал помогать тебе больше, чем того требуют обстоятельства. Но все, что я делаю, я делаю для него. – Парсиваль кивнул на дверь, за которой скрылся Кондор. – Еще раз. Он не скажет тебе правду, потому что для него это будет… признанием в слабости, что ли? Но в его, скажем, сделке с теми силами, которые привели сюда тебя, есть одна важная деталь. Такой… секрет-секрет. Если ты умрешь… – Его голос стал тихим, и острые когти страха вцепились мне в плечи, вызывая озноб. – Если ты умрешь, милая, Юлиана ждет нечто страшнее смерти. Поэтому в твоих интересах не подставляться и быть тише воды и ниже травы. А я за этим прослежу. Ты меня поняла?

Я кивнула, не в силах говорить.

– Не слышу.

– Да… милорд…

– Вот и хорошо, – Парсиваль перестал быть пугающе-строгим.

Что-то теперь сошлось, а что-то, наоборот, перестало сходиться.

Страх сковывал мысли, но мне все-таки удалось выловить одну из них, и я посмотрела на Парсиваля широко распахнутыми глазами, понимая, что задать вопрос хочется – но боязно.

– Спрашивай уже, – устало вздохнул Парсиваль.

– Почему бы тогда не запереть меня в башне… И других тоже? – хриплым шепотом спросила я и облизнула пересохшие губы. Очень хотелось пить. – Держать в безопасности и под присмотром, не выпуская наружу.

– А ты сама как думаешь?

Он вдруг встал со своего ректорского места, чтобы налить мне чай.

Я взяла в руки едва теплую чашку. Мой мозг пытался найти какое-то разумное обоснование, но почему-то все варианты сейчас казались мне крайне глупыми. Или милосердными.