Пуговицы - Ида Мартин

Томаш сидел с пустой тарелкой и по-прежнему смотрел на меня. Трудно было поверить, что у нас настоящее свидание. Вспомнились Лизины слова про «сюр». Очень к месту именно сейчас. До этого момента всё шло как-то само собой, спонтанно, непредсказуемо, страстно, но вместе с тем легко.

— Почему ты не ешь?

— Я на пиццу уже смотреть не могу.

— Прости, я не подумала. Хочешь, макароны сварю?

— Ничего. Я всё равно не есть пришёл.

Снова повисла волнительная пауза.

— Как дела у Даши?

— Счастлива, что нам не пришлось никуда переезжать и менять школу. Ей здесь нравится.

— Она так тебя любит. Просто удивительно. Все мои знакомые вечно воюют со своими младшими, а у вас идиллия.

— Конечно, у неё ведь нет никого, кроме меня, а у меня, кроме неё. Тут не повоюешь. Да и делить нам нечего. Она же маленькая девочка, а я… Я старше её на девять лет.

— Этот её отец, что с ним не так?

Томаш задумчиво покрутил в руках вилку.

— Только то, что он хочет забрать Дашу себе. У нас с ним не особо дружеские отношения, но раз в месяц я отправляю её на встречи с ним, и для меня это самые ужасные дни в году. Только и делаю, что гадаю: вернётся она или нет. Но пока он не знает, что случилось с мамой, всё проходит спокойно.

— А что с ней случилось?

— Утонула, — сказал он тихо.

— Ничего себе! Как же это произошло?

— Ушла купаться и утонула, — чувствовалось, что он говорит через силу. Густые ресницы были опущены, брови хмурились. — Было лето и очень рано. Часов пять или шесть. На озере в это время никого не бывает.

— Но с чего ты взял, что она утонула?

Мне самой не нравилось, когда кто-то влезал в моё прошлое с расспросами, но сдерживаться никак не получалось. Любопытство неслось впереди совести и всех правил приличия.

— Она записку оставила, что сама так решила.

Слова давались ему с трудом, и он по-прежнему смотрел только на вилку. Похоже, говорить об этом ему доводилось не часто.

— Типа утопилась?

Он коротко кивнул.

— Понятно, — я забрала у него вилку и накрыла его руку ладонью. — Сочувствую.

В ту же секунду Слава с благодарностью вскинул глаза.

— Мама на таблетках сидела. Из-за депрессии. Творческой. В молодости она была перспективной художницей. Ей устраивали выставки в Кёльне, Будапеште, да много где, и она по всем странам ездила со мной «под мышкой». Мама была очень общительная, энергичная и жизнерадостная, пока с Марком не познакомилась. Дашиным отцом.

Не смотря на ровный тон, в каждой его фразе слышалась горечь.

— А твой отец где?

— Он умер, мне ещё года не исполнилось. От передоза. Тоже художником был. Искал новые грани восприятия. Но они всё равно с мамой женаты не были, и она его бросила ещё до моего рождения.

— И как же вы с Дашей без мамы? Без родителей? Я имею в виду вообще без старших…

Совсем позабыв о том, что это ужин и что нужно есть, я вся горела от напряжённого внимания.

— Деньги у нас всегда были. Дашин отец на карту перечисляет. А всё остальное я и сам могу. Просто то, что тайком — очень мешает.

Сказав самое главное, на остальные вопросы он отвечал более охотно.

— А разве нельзя всё оформить так, чтобы Даша с тобой официально осталась?

— Только через суд, лишив её отца родительских прав. А это невозможно. Он богатый, обеспеченный, любит её и всегда заботился о ней. Она его единственный ребенок. Хотя он трижды был женат. И всегда был женат. Но не на маме.

— Ну, а если Даша скажет на суде, что хочет быть с тобой? Её должны оставить. Меня в детстве затаскали по судам, требуя выбрать, с кем я хочу быть.

— Я её брат, а не родитель. Я заканчиваю школу и у меня только зарплата разносчика пиццы. Дашу никогда не оставят со мной. По крайней мере, пока ей не исполнится четырнадцать.

— Как всё сложно. И что же делать? Неужели вам так всю жизнь придётся прятаться?

— Надеюсь, нет. Давай больше не будем про это?

Я снова взяла его за руку.

— Даше очень повезло с тобой. Я бы хотела, чтобы у меня был такой брат, который заменил бы мне и маму, и папу, и всех на свете, с которым спокойно, надёжно и не страшен даже дестрой.

— Дестрой? — удивлённо рассмеялся он, и мне послышалось этом смехе облегчение. — Что это?

— Это бардак и хаос, когда всё шиворот навыворот и ты уже не знаешь, что такое хорошо, а что плохо, что белое, а что чёрное, что добро, а что зло. Когда всё настолько перемешалось, что уже не имеет никого смысла. Как в мировых новостях.

Томаш умилённо покачал головой, поднял меня за плечи и пересадил к себе на колени.

— Мне приятно, что ты так обо мне думаешь.

Больше в этот день мы не разговаривали. Сначала целовались прямо на кухне, после чего он отнёс меня в комнату на диван и там в кромешной темноте раздел. Но потом только гладил и

целовал, и это было похоже на глубокий тактильный гипноз, от которого я совершенно потеряла понимание времени, пространства и реальности. Потеряла мысли и разум, погрузившись в объёмные и парящие над землёй, как тёмные ночные облака, ощущения.

Мне снилось, что я пришла в магазин одежды, долго стояла в очереди на кассу, а когда подошла моя очередь, оказалось, что я сняла вещь с манекена и нужно её заменить. Продавщица нажала кнопку у себя за прилавком и по всему залу и прокатился требовательный сигнал. «Менеджер манекенов», подойдите к кассе! — объявила она по громкоговорителю. И снова нажала на кнопку со звонком. Очередь заволновалась. Я пыталась сказать им, что задержка не из-за меня и я уже передумала брать ту вещь, но меня никто не слышал: ни очередь, ни продавщица, потому что она продолжала звонить в звонок. Всё звонила и звонила. Очень-очень громко. Так громко, что я, совершенно ничего не соображая, вскочила с дивана.

Пробудиться мой мозг ещё не успел, тело на автопилоте дотопало до коридора и зависло перед входной дверью, которая внезапно открылась сама.

Томаш стремительно вошёл. Он был в школьном.

— У тебя пять минут, чтобы одеться.

— Что вообще происходит? — во рту пересохло, язык еле ворочался.

— Сегодня вторник!

— И чего?

— А то, что, к твоему сведению, все учатся.

— Когда ты успел уйти? — для устойчивости пришлось облокотиться о стену. — Я ничего не понимаю. Я что, уснула?

— Разговаривать будем потом.

— Я не помню, как закрывала за тобой дверь.

Он кинул ключи Кощея обратно на полочку, где они валялись на самом виду с тех пор, как того увезли в больницу.