Фреон - Сергей Клочков

— Я с этой пушкой лучше знаком, — буркнул Философ. — Да и легче она, чем твой автомат, а если вблизи засандалить, то не хуже ваших стволов порвёт. Знаем.

— Как хошь. И вообще, откуда знаешь по поводу глюка? — спросил я.

— Ну, не знаю. Чувствую… — Ересь сделал неопределённое движение рукой. — Похоже на то, как там было.

Мы поднялись на третий этаж. Возле трупа того длинного и худого мародёра, которого я застрелил первым, Фельдшер надолго задержался.

— Помнишь, сталкер, ты говорил по поводу Кантаря. Что, может, и доведётся пересечься на узкой тропинке. Как в воду глядел, однако. Ну, вот он. Да уж… а когда-то из одного котелка питались, братками друг другу были. Вот уж не чаял я тебя, Кантарь, тут увидеть. Был ты гниловатым мэном, но что вот таким шакалом станешь, не ожидал.

«Свободовец» подошёл к СВД, поднял винтовку, осмотрел, хмыкнул.

— Ты подумай… и ствол наш. «Свободовский», вон клеймо «киселём» на коробке вытравлено, чтоб, значит, уже не спилить. Вот ведь гадёныш… из честного ствола такую мерзость творил.

— Тут был ещё один. С ним вместе. — Я запоздало вспомнил то белое пятно лица в оконном проёме, по которому стрелял. И вроде даже попал… хотя то-то и оно, что вроде.

— Пойдём, глянем. — «Фримен» осторожно пошёл по коридору к тому самому окну. — Ты, мужик, в него попал. И надо сказать, попал реально.

Бетонные плиты были почти сплошь залиты кровью. Цепочка частых алых пятен уходила дальше, заворачивая в одну из комнат. Фельдшер приложил палец к губам, но я и так шёл тихо, чтобы услышать частый влажный хрип и бульканье.

Сидящий в углу мародёр доживал свои последние минуты. Пуля попала ему в переносицу и вышла за ухом, в ране от дыхания бурлила и брызгала кровь. То, что я принял за хрип, было на самом деле слабым гортанным кашлем, и с каждым выдохом бандит выплёвывал на комбинезон немного алых брызг. Оружия у него с собой не было, да и вряд ли он смог бы его поднять. Один глаз мародёра налился красным и закатился, но другой смотрел на нас с осознанной, лютой ненавистью.

— А… Банкир. И ты с ними был, да? — без злости в голосе, почти печально проговорил Фельдшер, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Вот уж не думал, что ты, сволочь, «Свободу» бросишь, чтоб к Кантарю прибиться. Держи вот, напоследок.

«Свободовец» поднялся и дал от бедра короткую очередь. После чего обернулся и молча прошёл мимо меня. Лицо Фельдшера было страшным. Скорбь на нём мешалась с отвращением и непониманием.

— Ты чего, друг?

— Кантарь всегда был мразью… но Банкир? Мы ведь с ним почти друзья были. Нормальный он был чувак, можешь мне поверить.

— Вот что, Фельдшер… нет здесь, в Зоне, нормальных людей, пора бы уже это понять. Все зверями становятся. Этот твой нормальный чувак, как ты говоришь, глотки тем солдатикам резал. Может, и не сам, но рядом точно стоял, а это одно и то же.

«Свободовец» отвернулся. И надо было бы мне замолчать, по своему обыкновению не выпустить мысли наружу, но, как говорит Лихо, попёрла вдруг «дурная масть», завёлся я не на шутку:

— Ты нормальный? Мне про жизнь человеческую заливал, мол, отнять легко, и ты, типа врач. Однако и глазом не сморгнул, как того, из окна, очередью снял и своего бывшего приятеля добил. Вот скажи мне, ты нормальный после этого?

Фельдшер снова не ответил.

— Да здесь все волки, в этой Зоне. Все мрази со знаком качества. Как и везде… ты своей группировкой тут хвастаешься, мол, братья, свобода, равенство, и вы, типа, классные до невозможности. Кому ты баки забиваешь? Любой дурак тут знает, что воюете вы с «Долгом» не за идеи, а за хабаристые места, и давно вы не свободные, а с потрохами проданные вашим спонсорам на Большой земле. И на нашивке твоей не «воля» нужно написать, а «жизнь за бабло». Что, не так?

«Фримен» в несколько быстрых шагов подошёл ко мне и сгрёб за грудки, прижал к стене.

— Чего ты от меня хочешь, сталкер? Я что, по-твоему, такой дебил и этого не понимаю? Думаешь, кайфово мне от всей этой хрени? Скажи, думаешь? А-а… к чёрту.

Фельдшер грохнул по стене кулаком, выпустил меня и уселся на бетон, опустив голову на руки.

— Ты, сталкерок, не совсем прав.

О, и Ересь голос подал. Злоба и затаённая желчь никуда из этого парня не делись, но чувствую я, как потихоньку слабеет в нём ненависть ко мне. Меняется он, не быстро, но меняется. По глазам это видно очень. Огрызается, конечно, часто, но после одного разговора с Фельдшером, который я случайно подслушал, перестал он в открытую нападать. Объяснил ему «свободовец», что такое отмычка и что многие сталкеры именно так и начинали. Даже прознал откуда-то, что Фреон сам больше года в ходячих гайках у Остряка прослужил, и Ереси это тоже рассказал. Как и то, что у нормальных, опытных сталкеров отмычки живут и здравствуют гораздо дольше, чем если бы ходили они по Зоне с какой-нибудь сволочью или, того хуже, в одиночку.

— Я, канешн, не как ты. В Зоне недавно. Но насчёт того, что все волки, ты это зря ляпнул.

— Уж не себя ли в пример поставить хочешь, а, Философ? — спросил я, с интересом глядя на «напарника».

— Не… ты в курсе, о ком я.

И понимаю я вдруг, что прав бывший мародёр.

— Во-во, — кивнул Фельдшер. — Я же вижу, мэн, как у тебя лицо меняется, когда разговор заходит про нашу девчонку «свободную» и того бродягу, что с ней ходил по Зоне. Так что не надо было спич толкать, что, типа, все уроды со мной вместе. Знаешь, я в детстве кино одно видел. Ну, сказку. Ни фига не помню, о чём она… единственно, поразила меня одна штука. Там люди свои сердца на золото меняли, у местного дьявола. Он у них из груди огонёк вытаскивал и в пещеру относил, а взамен сердца давал камень. И в пещере там много-много было этих живых огоньков, и, значит, получалось, что по свету тьма народу с камнями в груди ходила. Напугала меня эта сказка. Так запала, что с тех самых пор, с детства, делю людей на тех, что огонь свой не продали, и тех, у кого за рёбрами булыжник лежит. До сих пор от этой привычки не избавился. Может, и глупо это, не знаю… но кажется мне, что людей с огнём в груди больше. Намного больше, сталкер. И продавать они его не будут.

— Идеалист.

— Может быть. Однако видел я раз, как ты свитер один из ящика доставал и тетрадный листок и всё это дело долго разглядывал. Не любопытен я, не люблю в чужую жизнь лезть, но ты забыл вещи обратно в свой сундук запрятать перед тем, как с нами в ходку уйти. Я их убрал, а то мало ли, торговля у Хоря начнётся, и прихватит кто-нибудь вещички. Так вот, Фреон. Ты свой огонь не продал. И вряд ли когда продашь. И потому не говори больше той хрени, которую я от тебя сегодня выслушал. Не убедительно.

Фельдшер немного помолчал.

— И ещё. Крепко я жалею, что не довелось мне с этим Лунём познакомиться. Явно был мировой чувак, раз уж Хип из всех его выбрала. Такие девчонки, как она, с кем попало не ходят.