История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней - Мунго Мелвин

А что же Франция и Британия? В них ширилось общественное возмущение «безжалостным» уничтожением турецкого флота, во время которого были убиты или ранены три тысячи турецких моряков, тогда как потери России были минимальными. Для союзников это стало последним оправданием объявления войны России в начале 1854 г. В конце марта граф Кларендон, британский министр иностранных дел, сформулировал цели Британии в войне следующим образом: «сдержать и отразить несправедливую агрессию России… и установить почетный для Турции мир»[374]. Стратегический императив британского правительства заключался в том, чтобы блокировать любые попытки русских захватить столицу Османской империи Стамбул и таким образом не допустить распространения влияния России на Средиземное море и дальше. Еще со времен Екатерины II и Григория Потемкина Россия открыто заявляла о подобных целях и настойчиво пыталась их достичь. Эта долговременная политика не составляла секрета для ведущих европейских держав.

Пропуская часто игнорируемую, но стратегически значимую британскую морскую операцию на Балтике, которая выходит за рамки нашего рассказа о военной истории Севастополя, необходимо упомянуть о британской стратегии до начала развертывания британского и французского флота и армии для охраны Стамбула и прилегающих районов летом 1854 г. В качестве базы британских и французских сил был выбран черноморский порт Варна, в настоящее время «морская столица» Болгарии. Отсюда можно было планировать самые разные наступательные операции. Однако с начала 1854 г. военные моряки настаивали, что российский Черноморский флот, базировавшийся в Севастополе, должен быть уничтожен. Первый лорд Адмиралтейства сэр Джеймс Грэм заявлял:

В записке Кларендону от 1 марта 1854 г. Грэм развил свои аргументы относительно того, что Севастополь должен стать главной целью союзников, если они хотят обезопасить Стамбул от российской угрозы:

Но русский медведь защищался, яростно сопротивляясь попыткам вторжения союзников. Примечательно, что копия письма, сохранившаяся у Грэма, снабжена примечанием «delenda est Sevastopol» (Севастополь должен быть разрушен) — аллюзия на знаменитую фразу Катона Старшего в римском сенате, во II в. до н. э. настаивавшего на разрушении Карфагена. На этом этапе в нашем повествовании появляется генерал-лейтенант [впоследствии фельдмаршал] сэр Джон Фокс Бергойн, знаменитый инженер, всегда имевший собственное мнение. Назначенный советником по стратегическим вопросам к британскому командующему лорду Раглану, он считал (как выяснилось, верно), что турецкая армия в состоянии отразить любое наступление русских на Дунае. И открыто предупреждал о рисках экспедиции в Крым:

Бергойн ошибся насчет оборонительных укреплений Севастополя, которые русские усилили, но его общие сомнения относительно разумности операции в Крыму были проигнорированы, что едва не привело к катастрофе. Конкретное указание пришло от британского военного министра герцога Ньюкасла. 28 июня 1854 г. он заявил, что кабинет министров твердо решил поддержать экспедицию в Севастополь. На военном совете союзников 18 июля 1854 г. командующие военно-морскими флотами Франции и Британии, полностью разделяя точку зрения Бергойна, категорически возражали против нападения на крымскую военно-морскую базу.

Тем не менее Раглан и его французский коллега маршал Арман Жак Ашиль Леруа де Сент-Арно пренебрегли мнением подчиненных, поскольку альтернативного плана действий у них не было. Их решение вряд ли было продуктом стратегического мышления — в его основе лежало политическое требование (отражавшее растущее давление общества) жестких военных мер, независимо от шансов на успех и цену. Таким образом, высадка на крымском берегу стала неизбежной. Тем не менее у Раглана оставались профессиональные сомнения. На указание Ньюкасла он ответил с похвальной откровенностью: «Решение о высадке в Крыму принято больше в угоду взглядам британского правительства, чем исходя из информации, имеющейся у морского и военного командования относительно сил врага или степени его готовности»[378].

Здесь можно усмотреть странные параллели с желанием британского правительства осуществить быструю, дерзкую акцию на первых этапах Фолклендской войны 1982 г. и связанное с этим решение об атаке на Гуз-Грин 28–29 мая. Не имея всеобъемлющего плана кампании (за исключением захвата Севастополя), союзники просто решили высадиться на российской территории в удобном месте, чтобы уничтожить Черноморский флот и разрушить его береговую инфраструктуру.

В армии Раглана сомневались в разумности атаки на Севастополь. Например, бригадный генерал Уильям Тилден, командующий инженерными войсками, 10 августа 1854 г. указывал лорду Раглану на опасность того, что для подобной операции выделено недостаточно сил. «На войне является установленным фактом… — отмечал он, — что взятие слабой крепости, которую невозможно окружить из-за ее протяженности или по другим причинам, требует больше времени и усилий, чем захват более мощного искусственного сооружения, которое можно окружить». Более того, доступное для операции время «неизбежно очень короткое», поскольку «зима в этом климате [начинается] в ноябре». Тилден также заметил, что русские вряд ли забыли усилить оборонительные сооружения Севастополя — всем известно, что «на протяжении двух последних лет многие тысячи людей были задействованы для расширения и совершенствования укреплений со стороны берега». В этом отношении Тилден ошибался, но справедливо предупреждал, что «планируемая атака… с имеющимися в нашем распоряжении ресурсами… исключительно опасна и в лучшем случае потребует большего времени для успеха, чем оставляет приближающееся время года»[379]. Более того, без ответа оставались стратегические вопросы «что дальше?» и «какова общая цель?». Помимо всего этого, предстояло подробно изучить практические оперативные аспекты — достижимы ли поставленные цели и следует ли сначала захватить весь Крымский полуостров, блокировав русские коммуникации в Перекопе и Керчи. Современные историки до сих пор спорят, какой была изначальная оперативная идея — просто импровизированный «стремительный набег» или рассчитанный на более длительное время преднамеренный план кампании[380]. Свидетельства указывают на первый вариант.