Совершенная технология - Евгения Озерова

За рамками оставались тысячи погибших, десятки тысяч раненых, сотни тысяч лишившихся крова… Всё то, от чего избавились земляне с началом работы бюро, и всё то, с чем генералу предстояло столкнуться заново…

Шуша рывком села, утирая лицо рукавами куртки. Ей на секунду показалось, что она начинает задрёмывать, замерзая. Хотя, конечно, сон был слишком страшный для классической картины замерзания.

Она резко встала и, бросив сумку на пол, решила пробежаться вокруг останков старого дома лесника. Рано или поздно, так или иначе, она, конечно, умрёт. Но не замерзнув у дедушки на пороге, это уж точно!

Ужасно хотелось есть. Она взбежала по песку, осыпающемуся под ногами, ещё не смёрзшемуся, на двухметровую осыпь к старым соснам.

– Дед! – крикнула она вглубь леса. – Деда!!!

И замолчала, прислушиваясь. Короткое эхо бессмысленно погасло среди стволов.

– Де…

Внезапно ей показалось, что по дороге снова едет машина: её фары подсветили падающие снежинки, а затем и стволы сосен. Пару секунд она соображала, не кажется ли ей, – уж слишком слабым был лёгкий отсвет, который она заметила.

Она обернулась. Дорога была пуста.

– Дедушка… – робко пробормотала она и спрыгнула с осыпи обратно к останкам кордона.

Молоденькие сосенки, проросшие сквозь фундамент сруба, слегка колыхались. В проёме окна был виден свет.

– Дед… – она, уже не веря в удачу, обежала стену и снова вскочила на хрупкие доски пола.

Дверь, когда-то, во времена жившего здесь лесника, ведшая на задний двор, а теперь – просто к лесу, была полуоткрыта. Из щели падал свет, ослепительный в темноте, упавшей на окрестности.

Ей не надо было гадать, что за силуэт проглядывает в падающих на сгоревшие доски пола и стен лучах.

– Дедушка! – она еле успела подхватить сумку.

– Ну и дурилка… Ну я ж тебе всегда открою, чего бояться-то? – дед, вскинув на плечо её сумку, уверенно и быстро шагал с пригорка на пригорок, поросшие соснами и ёлками.

– Дедушка, ну деда… Ну погоди, пожалуйста!

Шуша уже расстегнула куртку и размотала шарф, и теперь пыталась, поскальзываясь на сырой, покрытой рыжей хвоей земле, хотя бы догнать бородатого коренастого старика, задавшего слишком энергичный темп ходьбы. На спусках ей почти удавалось догнать дедушку, но на подъёмах она хронически отставала. Ноги скользили, ей приходилось карабкаться, хватаясь за ветки деревьев, а временами даже цепляться за влажные холодные лишайники, которые здесь обладали крепостью кустов.

Дедушкин голос всё время звучал так, словно он говорил прямо ей на ухо, а не маячил где-то как минимум метрах в двадцати впереди.

– Дедушка, ну пожалуйста… – она провалилась по щиколотку в маленькое, присыпанное хвоей и потому незаметное болотце, с усилием выдернула ногу, мельком заметила несколько шляпок белых грибов чуть выше по склону и понеслась дальше, за знакомой фигурой.

– Уууу, куришь, значит… – остановившись и наблюдая с гребня, как она, запыхавшаяся и мокрая, карабкается на очередной склон, с усмешкой произнёс дедушка. – Не бросила… А обещала!

Тут Шуша окончательно взъярилась. Она стояла на четвереньках на очередном склоне холма и в очередной раз пыталась проползти под очередной попавшейся на пути разлапистой веткой ели. Бахрома шарфа уцепилась за какие-то очередные торчащие былинки, куртка была измазана в грязи. Она рванула шарф, ломая былинки. Колючки повисли на бахроме.

Уж кто бы говорил ей про курение, уж дед-то мог промолчать, постоянно дымит какой-то вонючей фигнёй. Уж кому бы смеяться над тем, что она не может так бежать сквозь лес. Это перед ним ветки сами раздвигаются, мог бы и ей проход сделать…

– Значит, так! – она попыталась встать в полный рост и тут же, разумеется, поскользнулась, упала на локоть, ударившись о какой-то подвернушийся корень.

Когда искры перед глазами развеялись, она увидела, что над ней склонился, смеясь, черноволосый моложавый мужчина со слегка тронутыми сединой висками. У него были удивительно яркие глаза разного цвета: правый был карим, левый зелёным.

– Ну, извини, ну не удалась шутка! – сказал мужчина, протягивая ей ладонь. – Ну прости. Хватайся.

Шуша помолчала, баюкая ушибленный локоть. Выходки дедушки ей были не внове, но в этот раз всё-таки он, по её мнению, перешёл определённые границы. Она немного поразмыслила и решила отвести протянутую дедушкой руку.

– Ас бабушкой ты тоже так шутил? – спросила она.

Он отшатнулся от неё, глянул свысока, прищурившись, и произнёс чуть севшим вдруг голосом:

– Не смей говорить про бабушку. Это тебя не касается.

– Хорошо, – согласилась Шуша. – Тогда давай закончим шутки, наконец. У меня есть письмо, и Гришнак Углукович очень просил доставить его до шести, и вот ты знаешь, так вот неудачно сложилось, пока ты всё открывал Дверь, а потом шутил, у нас там уже…

Шуша с усилием подняла к глазам левую руку Ушибленный локоть ужасно болел, а часики на браслете из металлических звеньев крутились на запястье, не давая увидеть циферблат. Дед перехватил её за кисть и, мельком глянув на часы, спокойно произнёс:

– У вас там девятнадцать двенадцать. Давай письмо, и ни о чём не беспокойся. Если им надо официальное подтверждение – обеспечим. Ну что у вас за существа, всюду им распишись и запишись… Мы же и без подписей договаривались…

Киреметь встал легко, словно тут же собираясь бежать.

– Э, э, деда, а я?

Она рванулась, но дед повелительно нажал ладонью на её плечо.

– Да успокойся ты. Без тебя уладим. Матильда! Матильда, слышишь?! Баню готовь, слышишь?

Лес отозвался эхом.

– Ну чего так суетиться, а? – ласково спросил дедушка, наклоняясь к ней.

Он стоял шагом выше по склону. Шуша не заметила, когда он успел обернуться в своё стариковское обличье. Локоть ужасно болел.

– Да иди ты… – от боли слёзы на глаза наворачивались. Она осторожно, стараясь не потревожить руку, стянула шарф с шеи, затем так же аккуратно стала снимать куртку.

– Больно? – спросил дедушка, всё так же стоя над ней и не предпринимая ни малейших усилий, чтобы помочь.

Шуша решила не отвечать.

В распадке, где они оказались, царила атмосфера позднего сентября: над холодной уже землёй плыли лёгкие клочья тумана, лишайники и мхи, подушками торчащие из сухой по виду хвои, были сырыми на ощупь, кое-где торчали по-осеннему крепкие головки грибов. Она знала, что дальше, у самого дедушкиного дома, в зимнем посёлке, будет гораздо теплей – почти как летом.

– Ну так что, больно? – переспросил дедушка и, присев на корточки, осторожно взял её за локоть.

– Больно! – сварливо заявила Шуша. Киреметь улыбнулся и фыркнул в бороду.