Пиковая Дама - Максим Кабир

Аня закричала, резко распахнув глаза… больше не черные, а небесно-голубые, как у папы. Частые пики на мониторе дефибриллятора означали жизнь.

Смирнов выронил электроды и ошалело улыбался, глядя на девочку.

Чтобы не упасть, Антон уперся ладонями в стол. Марина усыпала личико дочери поцелуями. Антон впервые слышал, чтобы она молилась.

Смирнов проводил Рюминых до лифта. Антон нес на руках дочь. Анечка спала, прижав к чумазой щеке кулак.

— Идите, — сказал Смирнов, нажимая кнопку вызова. — Идите, поднимайтесь наверх и ни с кем не разговаривайте. Забудьте скорее эту историю, и меня забудьте.

— А ты? — Антон выглядел ужасно. Но глаза, утонувшие в черных гротах, сверкали надеждой, красивейшей из жемчужин.

— А мне нужно закончить.

— Это еще не конец? — спросила Марина, прижимаясь к мужу и дочери.

— Практически конец. — Смирнов облизал осколки зубов. Боли он не ощущал.

— Иначе никак нельзя?

— Нет. Если не поставить точку — она вернется.

Антон медленно кивнул:

— Спасибо тебе.

Смирнов одарил спящую девочку нежной улыбкой.

— Берегите малышку. Она действительно ангел.

* * *

…Он раскладывал перед собой фотографию в треснувшей раме, мел и потрепанную книгу, когда появилась крыса. Лампы поморгали, зарычали утробно замшелые трубы. Крыса взобралась на примятый металлический шкафчик. Крупная особь с острой мордой и кривыми сточенными зубами. Седая шерсть торчала на загривке, вдоль туловища шли двумя рядами маслянисто-блестящие морщинистые соски. Крыса вперила в человека ненавидящие черные глаза.

— Тебе подходит этот наряд, — ухмыльнулся Смирнов. — Сидит как влитой.

Он взял мел и начертил на полу древний символ. Треугольник и круг, еще один треугольник. Крыса била по металлу лысым розовым хвостом.

Смирнов раскрыл книгу.

— Дай мне минуту, — попросил он.

Крыса стекла по дверцам гнусной серой соплей. Смирнов поглядел на фотографию маленького мушкетера.

— Скоро мы поиграем вместе, сынок.

Он положил на колени книгу и, сидя среди мусора, поддонов и ящиков, принялся читать. Закончив, он чиркнул спичкой и наблюдал, как пламя пожирает книгу. В мире стало меньше на один экземпляр треклятого «Плача Ирода».

— Я готов, — сообщил Смирнов подкрадывающемуся грызуну. — Добро пожаловать, сволочь.

Смирнов распахнул окантованный красным рот и приглашающе распростер руки, словно для объятий. Крысу вывернуло наизнанку потоком зеленой рвоты. Она завалилась на бок, лапы дергались в конвульсиях. Волна смрада устремилась к Смирнову, обрушилась нечестивой волной. Муха проникла в рот, и кафель отразил закричавшего человека: меж его зубов эластично втянулись бугристые грязные ноги и подол черного платья. Пиковая Дама просочилась в тело полностью.

Смирнов сглотнул.

Кровожадный демон был внутри, обустраивал гнездо, поглощал его эмоции и воспоминания. Он чувствовал себя библиотекой, в которой хозяйничают варвары. Рвут и оскверняют книги, поливают страницы мочой, крушат стеллажи. Скоро не останется ничего, кроме полого логова из крови и плоти.

Смирнов подобрал фотографию и похромал в коридор. Его сознание пребывало внутри капсулы, огромного яйца Нострадамуса. Зеркала повсюду, и разъяренная демоническая сущность ползает по вогнутым стенам, задувая разум, как свечу.

Смирнов изначально планировал сделать себе укол и безболезненно умереть, но в подвале было до черта крыс, чтобы Пиковая Дама, пристрастившаяся к прелестям физического мира, могла прыгать из оболочки в оболочку. Одержимая крыса покинет больницу, отыщет нового несчастного ребенка и передаст ему паразита.

«Нет уж», — прохрипел Смирнов.

Он прижал к груди фотографию, подумал, что не помнит, как звали сына, через минуту забыл, кто вообще этот мальчик в шляпе с пером, и выронил снимок. Стекло разбилось вдребезги. Смирнов качался, врезаясь в кафель. Плитка отражала безобразно худую высокую женщину, бредущую под потрескивающими лампами.

Смирнов потерял свое имя. Потерял прошлое и речь, но помнил океан, парящих альбатросов, голубые скалы и теплый бриз. Вдоль берега кто-то шел навстречу… кто-то очень важный…

Створки лифта отворились.

Пиковая Дама направила ноги Смирнова к кабине. Удивленно дернула его бровью, бровью своей послушной куклы.

В лифте стоял человек. Костюм идеально подогнан под фигуру и тщательно выглажен, рубашка накрахмалена, бордовый галстук поблескивает бриллиантовым зажимом. На человеке была кроличья маска. Длинные уши касались потолка. В проплешинах виднелось папье-маше. Раскосые отверстия зияли не спереди, как положено, а по бокам маски. Но человек прекрасно видел.

Он видел все.

Смирнов не шелохнулся, но в металлических панелях кабины отразились задергавшиеся панически щупальца.

Пиковая Дама недоверчиво скалила сломанные зубы своей мясной куклы.

Существо за маской зайца смотрело с откровенным любопытством. Оно считало, что изучило людей достаточно хорошо. Их жадность, мелочность, их трусость и неумение жертвовать собой. Оно презирало людей и имело на то все основания.

Но этот странный бородач совершил бесовский ритуал и попросил у тьмы не денег, не славы, не здоровья, как прочие. Он вызвал существо в заячьей маске с единственной целью: умереть. Он жаждал полного и безвозвратного разрушения — и не собирался прикрываться теми, кто любит его.

Глупые, глупые люди.

Существо в заячьей маске почувствовало: внутри мужчины сидел кто-то еще — кто-то не из материального мира, злобный, мстительный, жалкий, похожий на мыслящий рак. Но существу некогда было разбираться: его уже звали и ждали в другом месте.

Пиковая Дама завизжала беззвучно, кафель и серебристые пластины отразили ошеломленное лицо, кипящие черной жижей провалы глазниц.

Существо, хоронящееся под облезлой заячьей личиной, шагнуло к ней, обхватило дымящимися руками за горло и посмотрело в глаза. Две твари — одна старая, вторая поистине древняя — переглянулись. Маска откинулась — и зубы разодрали глотку Юры Смирнова, а потом принялись за Пиковую Даму.

Новый день наступил — погожий и ясный. Тучи сгинули, солнце озарило стройки, и тьма поспешила спрятаться в недрах многоэтажных каркасов. Деловито пыхтела бетономешалка. Собаки тявкали на пустыре, а их хозяева потягивались, улыбаясь весне.

День перетек в вечер — такой же спокойный, такой же теплый.

Даже гостиная Рюминых сегодня не казалась угрюмой. Разбитое зеркало пропало с комода, и кое-какой антиквариат тоже. Комната стала просторнее и светлее.