Дети Силаны. Натянутая паутина. Том 1 - Илья Крымов

Тихо рыча, тигрица двинулась вперед, оставляя за собой шлейф красного гнева.

Главный вход в стеклянный дворец тщательно охранялся. Охранники прятались за специально выращенными живыми изгородями, откуда присматривали за всеми входящими и выходящими, но сами оставались незримы. Перед дверьми нас попросили сдать оружие. Круглыми глазами рассматривали привратники горку колющего и режущего, которую Себастина сдала им по моему приказу. Они просто не верили, что можно носить все это на себе так незаметно. Я расстался с револьвером и изъял из рукавов ножи; трость тоже проверили, попытались открыть, но не смогли, и им пришлось поверить, что это лишь обычная трость. Когда же мы наконец попали внутрь оранжереи, к беспощадному жару Арбализеи прибавилась еще и удушливая влажность. Однако я не мог не признать, что там было красиво.

Под стеклянными сводами раскинулся сад, который воссоздавал лишь слегка окультуренный участок тропического леса. Повсюду раскинулись высокие заросли папоротников, арум и фикусов, мшистые ковры покрывали стволы деревьев, лианы свисали с ветвей, тут и там пылали яркими красками бутоны каттлей, дендробиумов, пафиопедилумов, иных орхидей, а еще гибискусы, антуриумы, мединиллы, бромелии и другие восхитительные творения природы. С одного фруктового дерева на другое перелетали красочные райские птицы, и под стеклянным сводом слышались нескончаемые трели, а внизу меж кустарников и древесных корней текли ручьи и целые речушки, вливавшиеся и выливавшиеся из прудов и прудиков, составлявших последний штрих в картине воссозданной экосистемы тропического биома.

Оранжерея была открыта для посетителей всего два дня в седмицу, и в те дни она пользовалась ажиотажным интересом. Остальные же пять дней управители ботанического сада держали стеклянный дворец закрытым, ссылаясь на постоянную необходимость поддерживать хрупкую экосистему. Отговорка эта, прямо скажем, являлась брехней. Пять дней в седмицу внутри оранжереи работал и практически жил тот, кому на данный момент она и принадлежала и кто содержал немалую часть ботанических садов Иеронима Уваро на собственные деньги. Этим таинственным богачом являлся некогда знаменитый путешественник, художник, отставной офицер арбализейского военного флота, действительный королевский советник, глава тайной службы государственной безопасности Арбализеи Хайрам эл’Рай.

Чтобы попасть в убежище местного хозяина, следовало сойти с одной из выложенных гранитом дорожек и ступить на растительную экспозицию, где в зарослях раскидистых папоротников пряталась тропа вглубь леса. Двигавшиеся по тропе люди находились под присмотром незримых наблюдателей сверху. В кустах, за стволами и на ветвях деревьев прятались телохранители и опытные убийцы, которых я мог различить лишь по наличию эмоционального фона.

В «сердце» леса, в самой недоступной и невидимой ниоткуда точке, сокрытой зелеными зарослями, пряталась крохотная круглая площадка, выложенная редким зеленым мрамором и окруженная мраморными же бортиками, к которым были приставлены картины. Много картин. Там же имелась изящная садовая скамья и восьмиугольный дастархан с серебряным чайным сервизом, а чуть поодаль расположился уголок художника: низкий мольберт, раскладной столик с быстросохнущими красками, палитрами, банками и кистями. Сам творец как раз работал кистью, нанося мазок за мазком. Заслышав наши шаги, он передал палитру одному помощнику, а двое других принялись тщательно вытирать сухие старческие ладони.

Хайрам эл’Рай был не стар, нет, его возраст уже давно перетек в категорию «древность», и мало кто из тэнкрисов когда-либо достигал того же предела. Императорская фамилия Мескии не в счет, разумеется. Ему было чуть больше четырехсот, и признаки старости уже составляли всю его внешность. Эл’Рай был настолько стар, что давно потерял возможность ходить, его кожа покрылась сетью морщин, волосы полностью поседели, тело ссохлось и ссутулилось, но глаза сохранили природный яркий оранжевый цвет. По-юношески дерзновенный взгляд лишь чуть смягчала старческая мудрость и затаенная улыбка.

Стоило позволить себе обмануться этим образом – и жизнь твоя уже не стоила ни единой медяшки, ибо Хайрам эл’Рай имел стальную волю, острый разум и не ведал пощады. Истинный тэнкрис, помноженный на многовековой опыт.

– Как же я благодарен, что вы смогли выкроить время и навестить старика, – прошептал эл’Рай, чье колесное кресло подкатил к дастархану рослый викарн.

– Давно мечтал познакомиться с вами, монзеньор, – кивнул я, снимая шляпу.

– Прошу, присаживайтесь, друг. Форхаф, налей нам чаю, пожалуйста. Оцените эти засахаренные лимонные дольки, плоды для них растут в наших садах. Поистине восхитительные лимоны, их аромат чарует. Думаю, лишь благодаря им я все еще не ступил на Серебряную Дорогу.

Относительно лимонов он не преувеличивал, они действительно благоухали. Аромат чая немного меня озадачил, он оказался крайне тонким и приятным, но сорта угадать не удалось. Однозначно присутствовала мята.

– Как вам наши места? – спросил старик, громко прихлебывая из подрагивавшей в руке чашечки. – Жара не утомляет?

– Разве что немного, монзеньор, спасибо, что спросили. Через некоторое время привыкнем.

– Через некоторое время? Хм, значит, задержитесь… А я вот, извольте наблюдать, кутаюсь в утепленный халат. Даже при такой жаре и влажности мне постоянно холодно, проклятое сердце отказывается качать кровь. Маги-целители говорят, что сделать ничего невозможно, дескать, в такую ветошь больше жизненных сил не вольешь, ресурс выработан. – Эл’Рай тихо рассмеялся. – Но они твердили мне это и десять, и двадцать, и тридцать лет назад. Некоторые уже преставились, а я все дышу.

Громко хлопая крыльями, на стол опустилась большая яркая птица, красный ара. Попугай, неловко переваливаясь, подобрался к вазочке с печеньем и сунул туда клюв.

– Какая красота, – вздохнул старик, – птички у нас совсем непуганые, извольте видеть, никого не остерегаются, живут вольно, порхают тут и там – и вдохновляют, вдохновляют…

С некоторых картин, из тех, что стояли вдоль бортиков, действительно сверкали сочными красками райские птицы, но на большинстве художник изобразил вещи куда менее приятные. В частности, он часто рисовал чудовищ, иначе этих тварей нельзя было охарактеризовать. Также холсты несли на себе изображение различных солдат, воинов, крупных хищников, реалистичных и не очень; мифических тварей, богов и демонов. Лишь немногие, особенно большие и детально проработанные, полотна изображали пейзажи, цветы и безобидных птах.

– Порхают птички, порхают вольно, прямо как вы по столице.

– Прямо как, – согласился я, вежливо кивая, – и даже будто не замечают, что находятся под большим прочным колпаком. Под крышей оранжереи то бишь.

– Вот-вот, – улыбнулся старик. – Слышал краем уха, что наведывались в гости к его преосвященству Томазу эл’Мору. Как поживает добрый богомолец? Как его здоровье?

Первым ответом, пришедшим на ум, было: «Не намного лучше, чем вы, тоже раскатывает вокруг в кресле». Я даже удивился: откуда такая ересь появилась в голове?