Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
«Сейчас верну!» – орала Жозефина. «Что верну?» – и ее вырвало на меня!
* * *
Возвращаюсь от Шарлотты, встречаюсь с Кейт, она до невозможности забавная, у нее такое чувство юмора, она открытая и спонтанная, когда рядом нет ее бойфренда Филиппа[151]. Она меня смешит, хрупкий клоун, сотканный из паутины, с эксцентричными жестами, она нисколько не боится очень точной и сильной Шарлотты. Она знает, чего хочет, и обезоруживает своим знанием настоящей жизни.
Зуб Зази[152] вонзился в большой палец Романа. Он ревет, все вокруг в крови, Кейт орет на Лу. Шарлотта побелела, я понимала, что она сейчас упадет в обморок, она была потрясена, совершенно прозрачная. Бледная, как в тот раз, когда штучка Романа застряла в молнии. Кейт была в ярости, зла на Романа, который выхватил отбивную из пасти Зази. Кажется, вчера он то же самое проделал в парке, он совершенно не боится собак. Никто не сердился на Зази, было ясно, что она приняла палец Романа за отбивную!
* * *
30 июля, кинофестиваль в Таормине
Даниэль Шмидт[153] был в то время очень известным режиссером, мы входили в жюри, председателем которого был Боб Пэриш, оператор, очень известный и очень американский. Мы смотрели чудовищно плохие фильмы, но не жалели об этом, потому что Даниэль Шмидт – один из самых очаровательных людей на свете, он носил Романа на руках, и тот называл его папой. И Лу всегда была вместе с нами.
* * *
Даниэль сказал: «Меня только что поразила ужасная мысль – из Таормины Пэриши вернутся на Лонг-Айленд и будут обличать перед всеми соседями европейское кино. И тогда мы пропали, мы и всё, ради чего мы работали двадцать пять лет. Европейское кино этого не переживет!»
«Даниэль, есть только один выход, Пэриши должны погибнуть…»
С тех пор как стало ясно, что они обречены, они все больше напоминают нам ягнят, которых ведут на бойню. Мы по-другому на них смотрим, ласково, с чувством, какого раньше не испытывали. Сегодня вечером мадам Пэриш хохотала во все горло, по-французски говорят à gorge déployée, то есть «раскрытым горлом», и мне это выражение очень не нравится. Глядя на нее, Даниэль обмотал себе вокруг шеи шарф и прошептал «удушение». Красного вина, которое она предпочитала, было выпито слишком много, и мы знали, что она веселится в последний раз. Мы следили за каждым их движением с нежным вниманием потенциальных убийц. «Может быть, ее кольца утонут в ванной», – сказал Барри. «Не все ли равно! Перспектива смерти меняет все. Там, куда она отправится, драгоценности ничего не значат». Даже фамилия Пэриш[154] нас смешила.
Пэриш – библейское звучание, окрашенное меланхолией, они как будто были обречены на заклание. «У нее смиренный вид», – сказал Даниэль, и в самом деле она, с ее белым невинным лицом в пене белых волос, казалась застывшей, почти святой. Да, Пэриши теперь были окружены аурой безмятежности, приближавшей их к святости. «Ты их ненавидишь?» – слегка встревожившись, спросила Лу. «О нет, – ответил Даниэль, – это не имеет никакого отношения к ним как к личностям. Они даже очень милые, нет-нет, это могло случиться с кем угодно, но выпало им, вот и все…» Лу начала писать на бумажной салфетке «Пэриши готовятся встретить лицом к лицу свою doom[155]», и я сказала ей, что все же не надо оставлять слишком много улик. «Но мы же на Сицилии, мама», – справедливо заметила Лу. «Да, – ответила я, – ты совершенно права». И мечтать нельзя о более подходящем месте для преступления настолько заурядного. Даже горничная не станет вопить, выронив, как полагается, поднос с завтраком, – она только глянет на жмуриков и продолжит вытирать пыль. Когда мы выходили из ресторана, Лу несла мою сумку, а я несла Романа на плече, как мешок с углем, мы протиснулись мимо пресловутой пары, и Лу выбежала с криком: «Месье Пэриш ударил меня своей палкой!» Он нечаянно, выводя автограф с завитушками, задел тростью Лу и оцарапал ей щеку; разумеется, он так и не понял, почему она после этого с плачем выскочила за дверь. Боже, до чего весело!
Даниэль Шмидт, должно быть, один из самых больших чудаков, каких я встречала в жизни! Слова «любовь с первого взгляда» никогда не были до такой степени наполнены смыслом. Роман виснет на нем, а Даниэль терпелив, говорит с ним ласково, и я прекрасно понимаю, почему малыш его обожает. Понедельник, день отъезда, нелегко будет пережить.
Мне их всех будет недоставать, его, Даниэля, и итальянского математика, и даже старика, забыла, как его звать, Идран кажется, чьи сандалии я три дня таскаю в своей сумке. У него хулиганский вид, толстенькие ножки, грубые башмаки и дырка сзади на штанах. Он тоже очень образованный. Как бы там ни было, это веселый пират, который то и дело подмигивает. Югославскому режиссеру пришлось уехать в Лондон по делам мировой важности, и после дурацкого спора его место в жюри заняла жена, очень на него похожая – веселая, пухлая блондинка. И, разумеется, Пэриши с их трагической судьбой, доброжелательные один к другому вот уже пятьдесят лет… любезные и никогда не жалующиеся на адскую жару и дерьмовую организацию.
Завтра – Этна. Пэриши уезжают в понедельник… «Можно сходить на разведку», – сказал Даниэль. Осыпи, вулканический камень крошится у них под сандалиями…
Мне будет их недоставать. Лу и Романа все баловали, и они вели себя безупречно.
* * *
Без даты
Мне плохо в самолете. Возвращаемся. Жак в аэропорту, как хорошо быть с Лулу, с ней весело. Вчера ей исполнилось 11 лет. Смешная беличья мордашка. Я так боюсь ее потерять из-за всего этого. Жак попросил, чтобы на Рождество она была с ним, не напрямую, конечно.
Лулу только что исполнилось 11 лет. Мы отпраздновали это с фестивальными девушками: шарики, торт, «Лулу, теперь твоя очередь быть любимой». Пока я давала интервью, они весь день провели на рынке. Мой ангелочек купил себе замшевую куртку. Я сфотографировала ее спящую, с поздравительной открытой на подносе с завтраком. Как же я с ней счастлива! Вчера вечером в Чайна-тауне мы были с ней вдвоем, поздно ночью, она изображала белку, щелкала зубами; она все подмечает, все преувеличивает, прирожденный комик! Я с ней хохочу до слез, с этой насмешливой кокеткой, ее обезьянку зовут Одноглазка, она забыла в аэропорту свой праздничный торт, всполошилась и тут же успокоилась! Я знаю, что без нее бы не смогла, я хотела бы жить с ней далеко, в Америке. Почему бы и нет, Лулу?