Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом - Крисанн Бреннан

Будучи первой девушкой Стива, я все чаще испытывала, каково это – когда он восстает против меня. Именно тогда я поняла, что чудесное и чудовищное могут идти рука об руку. Полнота Стива с ошеломительной красотой столкнулась с моей (он не просто так звонил мне спустя пятнадцать лет, чтобы признать значимость ночей, которые мы проводили вместе), но при этом он становился настолько творчески нестабильным, настолько лишенным целостности, что все могло потерять равновесие в одно мгновение. Именно тогда мое сердце охладело. Я пыталась свыкнуться с переменой, но однажды все это перевесило для меня его ценность.

В двадцать три года я лишь начинала становиться частью мира взрослых мужчин. Мое восприятие мужчин и отношения с ними определялись равно как моим личным опытом, так и меняющимися ценностями времени. Мой отец, по своей натуре привыкший скрывать эмоции, был типичным представителем мужского пола своего времени. Его небольшие садистские и мазохистские замашки проявлялись, когда он не находил решения той или иной задачи, но по большей части он был добр и намерен исполнить свой долг. Для каждой из своих семей он служил надежной финансовой опорой: он зарекомендовал себя как человек, способный зарабатывать хорошие деньги и знающий меру в выпивке. Он шел по стандартному пути белого воротничка, усиленно работая, чтобы выстроить свою карьеру с самого низа и заслужить должность вице-президента по маркетингу в ряде крупных компаний. Стоило нам переехать в новый штат, и он покупал для нас прекрасный дом c обширной лужайкой и гаражом на две машины. И всякий новый дом был лучше предыдущего. Тем не менее его образ жизни не отражал его собственную манеру бытия, поскольку его эпоха того и не предполагала.

Когда я была маленькой, отец казался мне таким же ярким и привлекательным, как Рой Роджерс[13], «Король ковбоев». Он был всем интересен для меня, не важно, брился он или поливал из шланга подъездную дорожку. Мне нравилось наблюдать, как он работает. Утром по субботам он приходил в комнату с телевизором и до слез хохотал над нашими мультфильмами. Это делало мультики в сто раз смешнее для нас. Сидя за обеденным столом, он использовал ножи, чтобы познакомить нас с понятием бесконечности. В своем мысленном эксперименте он демонстрировал нам, как можно постичь смысл бесконечности при помощи кухонного ножа – он разрезал что-то пополам, затем снова на две части и так далее, показывая, что у половинок нет конца и что это и есть бесконечность. Затем он смотрел на наши лица, чтобы увидеть, как эта изумительная идея проникает в наши сердца и оседает в них.

Когда мы жили в Колорадо, я откладывала деньги и купила за 40 долларов зеркальный телескоп, нарисованный тогда на упаковке кукурузных хлопьев. Жизнь в нашем доме заиграла новыми красками. Мой отец проводил один вечер в неделю, настраивая и перенастраивая телескоп, чтобы поглядеть на ночное небо. Каждый из нас много раз по очереди смотрел в него, и все родители и дети нашего квартала приходили к нам на задний двор любоваться небом. Блестящий Юпитер с его четырьмя большими спутниками будоражил мое воображение. Марс был ужасно красный. Мне также запомнились прекрасные кристаллические узоры, оставленные метеоритами на поверхности Луны тысячи лет назад, – визуальный эквивалент симфонии.

В моем отце чувствовалась добродетель, и когда он заходил в комнату, мне казалось, что свет приобретает голубой оттенок, что давало пищу моему духовному началу и приносило мне ощущение безопасности. Однако с ним не все было так просто. Когда он говорил о бесконечности, похоже, этот эксперимент с ножом и бессчетными половинками не столько расширял его видение, сколько заводил его в тусклый тупик. Дети любят думать, что их отцы подпирают собой небо, однако я очень рано обнаружила чувство интеллектуального хаоса в своем родителе. Мне кажется, что все мы пытались помочь ему преодолеть его, однако эти усилия лишь сделали нас, пятерых женщин в его доме, расстроенными и недовольными.

Мой отец вырастил четырех дочерей и заботливо относился ко всем нам, но, думаю, я досаждала ему больше, чем все мои сестры, вместе взятые. Моя изобретательность часто сбивала его с толку. Он пренебрежительно относился к моим инструментам для рисования, считая, что они в конце концов меня погубят. Он игнорировал мои работы, а однажды и вовсе накричал на меня в присутствии моих друзей, увидев, как мы по очереди обматывали друг друга бумагой в темной комнате для того, чтобы постичь процесс появления на свет. Это была фишка семидесятых. Нам она казалась безобидной и крайне забавной. Для него же это являлось абсолютно непостижимой вещью, бардаком. В другой раз мой отец вернулся домой из командировки. Было раннее утро (он поехал ночным рейсом), и когда он зашел, то обнаружил меня и Стива спящими вместе на полу. Он не произнес ни слова, однако позднее я услышала, как он сказал своим друзьям: «Если бы два года назад кто-нибудь сообщил мне, что я найду свою дочь спящей с парнем в центре гостиной, я бы выбросил его через окно». Подростком я то приводила отца в ярость, то лишала его дара речи – попеременно.

Мой отец хотел дочку, которая была бы покладистой и скромно одевалась. Однако я находилась на другой волне, экспериментируя с тем, что представляло для меня интерес, поскольку испытывала счастье, лишь ожидая нового опыта. Я не была покладистой, и то, что мой отец не мог принять меня такой, какая я есть, в юности, означало, что у меня никогда не было возможности довериться мужчине, ставящему мои интересы наравне со своими. К сожалению, все это привело к непониманию и породило обман в наших отношениях. И когда в мои двадцать два года отец заметил, что Стив вел себя неуважительно и был угрожающе безотчетен в своих действиях по отношению к нему, мы не смогли сесть друг против друга и подробно обсудить эту ситуацию.

* * *

Я испытываю шок, когда сегодня представляю мир, в котором жила моя мать. Когда моя семья еще обитала в Небраске, она как-то призналась нам, что сможет законно развестись с отцом, как только мы переберемся в Калифорнию. Вплоть до 1968 года женщинам было запрещено законом разводиться с мужьями в Небраске. К тому времени мы, девочки, знали, что она его не очень-то жалует. Полагаю, ее чувство беспомощности, что она не может освободиться от брака, послужило причиной проявления ее психического заболевания. Отец, в свою очередь, много раз повторял, когда мне уже было около двадцати: «Я не должен был давать вашей матери идти учиться в колледж. Из-за этого она начала думать». Весьма пугающе слышать такие невежественные фразы во времена феминизма от мужчины, у которого четыре дочери. Позже мой отец осознал, что заблуждался, и решительно изменил свое мнение, но семидесятые были временем медленного пробуждения для здоровяков, которые придерживались тайных альянсов внутри компаний, где ключевые позиции занимали мужчины. Хотя в его словах имелась доля истины: к 1970-му ряд представителей феминистского движения утратили настоящие цели и настолько радикализовались от разочарования, что, в сущности, приказывали женщинам вместе с водой выплеснуть и ребенка.