Человеческий панк - Джон Кинг

Британия в хаосе, с середины семидесятых до середины восьмидесятых сплошняком шли перемены, всё запуталось, стало хуже, и Смайлз сломался. Его мозг растворялся, когда он слушал споры и ложь, давили на всех, а не выдержал Смайлз. Однажды зазвонил телефон, он был на проводе. Он был очень возбуждён, говорил, что утром по радио слышал сингл The Clash, «White Man In Hammersmith Palais», хочет узнать, помню ли я строчки, где говорится, что если бы сегодня прилетел Адольф Гитлер, правительство бы выслало навстречу лимузин, чтобы он там ни делал во время войны? Конечно, я знал эти строчки, «White Мап» — один из лучших синглов всех времён. Не думаю ли я, что странно, что радио, где всегда ставят полную лажу, не любят нормальную музыку, именно сегодня решило поставить эту песню? Я сказал «да нет», и он вздохнул на другом конце провода.

Очередная телега Гари: он сказал мне, что гулял тем утром по дороге за сортировочным постом, и мимо проехал лимузин. Стёкла тонированы, поэтому не поймёшь, кто сидел там внутри, но ехал он точно в Хитроу. Что доказывает, что два старых диктатора не просто наебали чиновников фальшивыми бумагами, оставили коробку «платы за газ и электричество» закрытой, так что могут теперь попробовать содрать лишние шесть фунтов по пособию на жилое помещение, но конспирация куда глубже, она проникла прямо в сердце правительства. Он сказал, я должен признать, что в песне сказали правду, в прошлом мы на этот счёт уже прикалывались. Спрашивал, видел ли я хоть раз лимузин в Слау? Если честно, не видел. И правда, что Гитлер остался жив, живёт жизнью рили в Южной Америке или его подвергли глубокой заморозке безумные учёные, а сейчас оживили, и он прилетел в Хитроу, и поехала за ним не машина с мигалками и без внутренних ручек на дверях. Власти послали машину. Лимузин или ролле. А я молча слушал его, ждал очередной партии.

Гари начал кричать на меня в трубку, злился, мол, я никогда его не слушаю, говорил, что это важный момент, нельзя от него просто так отмахнуться. Вопил, мол, проснись, правительство буквально тыкнуло нас носом, они издеваются над нами. Хреново уже то, что Гитлер и Сталин живут за государственный счёт, на пособии, в квартире, которую можно было бы отдать нуждающейся семье, и это в Слау, в городе, который голосует за лейбористов. Хреново, что государство позволяет двум массовым убийцам скрываться от правосудия, но теперь за ними послали роскошный автомобиль, а ему пришлось добираться до аэропорта на двух автобусах. Где он и сейчас сидит. Он в аэропорте, ждёт, когда приземлится самолёт Фюрера. И когда он коснётся земли, Гари будет готов. Он выйдет на дорожку, когда Гитлер спустится на бетон, до того, как он дойдёт до таможни и въедет в страну, и тогда Гари не смогут посадить за убийство. У него есть нож, он решил убить Гитлера.

Говорю ему, что он несёт чушь, что он болен, и его надо лечить. Пытаюсь воздействовать прямыми методами, но он снова начинает орать в трубку, и я понимаю, что ничего не выйдет. Надо думать быстро, и я пытаюсь достучаться до него. Гитлер не может прилететь в Хитроу, он уже живёт в Слау, в одной квартире со Сталиным. Что он думает, что Фюрер ездил в Испанию в отпуск, две недели гулял по Бенидорму, загорал, ездил в Сан Мигель, снимал девочек? Гитлер староват для таких развлечений, и Смайлз сам говорил, что Гитлер и Сталин — пара пидорасов, два престарелых садо-мазохиста, которые считают политические разногласия мелочами, не хотят, чтобы мировая война помешала хорошей сессии пыток. Бессмыслица. Он думает, что Гитлер прогуливается по Сан-Антонио в шортах с британским флагом и в вязаном жилете, всю ночь танцует под Шаламар и Шакатак? Как-то это не в стиле Фюрера. Смайлз знает, что тот предпочитает «отвёртку». Раз уж он гомосек, он бы снял комнату в каком-нибудь стрёмном отеле на побережье вместе с Дядей Джо, отдыхал бы в инвалидном кресле, устав пороть жопу красного диктатора. Слышу, что Смайлз смеётся, говорю ему, мол, не обращай внимания на эти сообщения. Ему надо уйти оттуда, сесть на автобус до дома. Или ещё лучше, скажи мне, где ты, я сам приеду за тобой. Несколько секунд он молчит, обдумывает моё предложение. Слышу, он снова смеётся, представляет Адольфа Гитлера и Джо Сталина на набережной Борнмута, камень вышибает им зубы, завывает ветер с Канала, и власть над миром ещё дальше, чем в молодости, когда они строили свои честолюбивые мечты. Но потом он прекращает смеяться, говорит, ему надо идти. Он в отеле ждал, пока прибудет самолёт. Не может сказать, какой, потому что телефон прослушивают. Если он погибнет на взлётной полосе, в пламени реактивного двигателя, пускай я всем скажу, он сделал всё, что мог.

Гари окончательно съехал с катушек, слова текут, как будто он здорово перебрал спида, он несётся к краю своего параноидального мира, наполненного заговорами и тайными планами, видит знамёна, преследует по всему Слау воображаемых преступников, ищет в жилых массивах, на рельсах, читает плакаты в Квинсмере и ломает тайные коды, находит связи там, где их не существует. Несёт откровенный бред психопата, но, самое страшное, иногда он кажется вполне осмысленным или просто хорошей шуткой. Он смотрит на моё лицо и ухмыляется, но в глубине души он абсолютно серьёзен. Не хочу причинять ему боль, поэтому не могу придумать, как показать его доктору. Он достаточно умён, чтобы разговаривать со мной, когда рядом никого нет. В другое время он тихий, ничего не рассказывает. Про некоторые его телеги я сам хотел бы знать, есть ли в них правда, или это ерунда. Идеями можно заразиться, так что я подозреваю, безумием тоже можно заразиться.

Звоню Тони, он сразу приезжает, несётся на полном газу, мы пересекаем Слау, выезжаем на А4 через Кольнбрук. Гоним по широкой дороге, вдоль припаркованных грузовиков, гравийных карьеров, кафе для дальнобойщиков, самопальные стоянки зажаты между контейнерами, канавы обложены булыжниками, камни и грязь покрывают дорогу, летят из-под колёс, царапают краску, камешки, застрявшие в колёсах, скрипят саундтреком к концу света, грохот приземляющихся самолётов. Проезжаем через мир дремоты и бургеров, усталые люди на минутку закрыли глаза перед тем, как забрать багаж из аэропорта. Стоянки забиты гряз-нющими грузовиками, заросли крапивы и травы завалены мусором. Мы спешим, Тони едет по белой полосе в центре дороги, встречные машины и грузовики объезжают нас слева, таксист демонстрирует крепость нервов, мигает нам фарами. Пару секунд я думаю, что Тони хочет нашей смерти, но оба выворачивают влево в последний момент. Смотрю на Тони, он в панике, безумие его матери расползается по семье. Это болезнь, как рак, разве что психическая, а не телесная, замешанная на идеях о добре и зле, хорошем и плохом. Никто из нас не знает, что теперь делать, как разбираться.

Если Смайлз был в отеле и остался там, у нас есть шанс найти его, но отель ещё надо угадать. Мы проверяем первый же, Тони идёт к телефонам, достаёт Желтые Страницы, обзванивает номера один за другим. Описывает им брата. С четвёртой попытки ему везёт. Женщина на другом конце видит Смайлза в баре, он смотрит на садящиеся самолёты со стаканом в руке. Мы едем туда, припарковываемся и влетаем в фойе. Клиентура — сплошь богатые туристы и бизнесмены, дурацкая музыка и резиновые растения. На нас смотрят, как если бы мы пришли чинить сортиры и должны были зайти с чёрного хода, но нам всё равно. Мы не хотим, чтобы Смайлз заметил нас и смылся, стоим у дверей бара, планируем, что делать дальше. Вдруг он поворачивается, замечает нас, машет рукой. Он выступил блестяще, говорил про двигатели, приземляющиеся Боинги, как он однажды полетит на Конкорде. Мы без проблем его напоили и увели с собой. Похоже, он забыл о Гитлере в лимузине. Он пошёл с нами без проблем, без драки, мы сидим на заднем сидении, он шутит, говорит, что Тони надо купить униформу, если он хочет подрабатывать шофёром. Он был очень непредсказуемый, ты никогда не знал, что он выкинет в следующий момент.