Мешок историй. Трагикомическая жизнь российской глубинки - Александр Росков

Наша баба Рая говорит:

– Дед Мамерт может целых три часа париться и лясы точить, так что скоро стариков из бани ждать не надо.

И правда, три часа прошло – нету наших дедов. Еще через полчаса я не выдержала и побежала в баню.

Послушала у двери сначала – тишина в бане, ничего не слышно.

Дверь открываю в предбанник – там дед Леня лежит, одетый и весь синий. Пена изо рта идет, ни слова сказать не может, только мычит. Я-то ведь сама фельдшер бывший, быстренько домой побежала за лекарствами: надо ведь оказать деду Лене помощь первую да от двери банной оттащить – за дверью-то ведь еще дед Мамерт находится.

Кое-как оттащила я деда Леню от двери. А в бане дед Мамерт сидит на приступочке, ручки сложил на коленях, голову на них уложил и смотрит в окно, как дед-лесовичок, ничего не понимая, не соображая. Я спрашиваю у него:

– Ты жив?

– Жив, – говорит.

Что делать-то, с двумя ведь я не справлюсь: дед Леня в предбаннике концы отдает, а дед Мамерт – в бане.

Я – к сватам, они рядом, через дорогу живут. Стучу, открывают, но оба пьяные. Сватья-то еще кое-как шевелится, но толку от нее мало.

Побежала я дальше по деревне. А избы везде заколочены – только летом в них дачники живут. Но, слава Богу, в одну избу на старый Новый год к матери сын приехал, молодой мужик Сережа.

Сватья кое-как оклемалась, да мы с ней да с Сережей давай дедов из бани тащить домой. Дед Мамерт полегче, а дед Леня тяжелющий.

Кое-как затащили мы их в дом. Раздели, бутылками с водой обложили. Дед Мамерт плачет:

– Милые бабочки, спасите от смерти, больше никогда с дедом Леней вас ругать не будем!

Они ведь оба страсть как ругаться на нас любят – из-за любого пустяка. Дед-то Леня – наш, а дед Мамерт – сосед, но оба они были, что называется, не разлей вода.

Вот уж повозились мы с ними: в нашей деревне телефона нет, ни одной машины нет – ни «скорую» вызвать, ни за врачом съездить. Но кое-как отводились мы с дедами.

Утром я пошла посмотреть – уж не баенник ли заездил обоих дедов, что там, в бане, случилось-то? Захожу – горелым в бане пахнет.

Смотрю – на задвижке, через которую свежий воздух впускается, ошметки какие-то болтаются. Пригляделась – остатки моих рейтуз шерстяных, которые я стирать думала.

Вышла на улицу из бани, в трубу посмотрела: батюшки святы! Труба-то ведь у нас не кирпичная – железная, круглая. И оказалась она мешком обмотана да сверху на трубу еще и кастрюля надета в красный горошек.

Я побежала в дом, спрашиваю деда Леню:

– Вы зачем с Мамертом трубу-то заткнули да кастрюлю на нее навесили? Да еще моими рейтузами задвижку замотали?

Он говорит:

– Чтобы тепло из бани не уходило – мороз ведь на улице!

Вот ведь старые пни – жизнь прожили, а ума не нажили, чуть себя раньше времени на тот свет не отправили…

И вот прошло время с той бани, а деды как ругались, так и ругаются на нас.

Хоть обещали тогда, угорелые, что не будут больше. Все забыли…

Лия Михайловна Ануфриева, Республика Карелия, Сегежский район, дер. Лососий порог

Однажды Виктор Петрович, работавший в леспромхозе трактористом, решил занять денег у мастера того же предприятия Ивана Васильевича, который жил в том же поселке.

Воскресным утром Петрович застал Васильевича только что вставшим с постели. Он ходил по дому в одних кальсонах.

Только Петрович рассказал мастеру о своей нужде, как тот, ни слова не говоря, стал снимать со стены ружье.

Сперва Петрович с недоумением наблюдал, как Васильевич переламывает ружье, открывая затвор. Но тут до тракториста дошел страшный смысл этого движения: сейчас человек в кальсонах вставит патрон и… Не дожидаясь, пока грянет выстрел, Петрович схватил шапку в охапку и бросился наутек.

Отбежав от дома мастера, он обернулся и увидел, что тот тоже выскочил на улицу и бросился за ним вслед. Петрович уже рванул было дальше, но тут до него дошло, что Васильевич-то вроде без ружья.

Еще раз обернувшись, он убедился, что мастер хоть и по-прежнему в кальсонах, но без ружья. Он остановился и дождался догонявшего.

Иван Васильевич, смеясь, протянул ему свернутые трубочкой деньги и объяснил, что свою заначку прячет от жены в стволе ружья.

Долго потом удивлялся Петрович изобретательности мастера.

В. В., Пудожский район, Республика Карелия

История эта, понятное дело, со мной в армии приключилась.

Служить я пошел весной 1975 года. Отец на прощанье сказал:

– Ну, сын, чтобы генералом вернулся.

Я тоже пошутил:

– За два года генералом-то, может, и не стану, а до полковника дотяну. Ну, и ты, батя, к моему приходу домой, чтобы не кочегаром работал, а директором совхоза.

Служить я попал в связисты, в город Электросталь. «Учебку» окончил, через полгода кинули мне две «сопли», то есть лычки, на погоны, и в звании младшего сержанта, в должности кабель-монтажника 3-го класса, пришел в свое подразделение.

Год служу, полтора, вот и последние полгода стали к концу подходить.

В ночь с 1 на 2 апреля получил я наряд на обслуживание коммутатора на КП.

А надо сказать, что у нас в роте служил ефрейтор по фамилии Шейгер. Замкнутый он был какой-то, с народом не общался, все в одиночку да в одиночку. Мы шутили над ним: «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора», и он выслуживался перед начальством на вторую лычку.

В ночь, когда я дежурил на КП, Шейгер пошел в наряд на пеленгатор. Ну, и решил я над ним подшутить. Ставлю коммутатор на линию КП и звоню на пеленгатор, представляюсь полковником таким-то (голос изменил на командный), спрашиваю:

– Кто дежурный?

– Ефрейтор Шейгер.

– А, ну-ка, ефрейтор, наберите мне КП.

А сам – р-раз – и отключился.

Через пять минут звоню:

– Ну что, ефрейтор?

– Товарищ полковник, КП не отвечает.

– Набирайте еще! – а сам опять отключаюсь.

Так мы с ним час в кошки-мышки играли. А потом я позвонил и говорю своим голосом:

– Шейгер, сегодня первое апреля, а пошутил над тобой.

Он помолчал там и говорит:

– Первое-то первое, но я уже начальству доложил, и мы запасную радиостанцию разворачиваем. К тому же уже второй час ночи, второе апреля началось.

Тут у меня, как говорится, и «сердце биться перестало».