Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл

празднествами, где собирались низшие слои и где злоупотребление алкоголем было обычным делом, следовало заметное увеличение количества заболевших…»

«По всей видимости, последствия предшествующей невоздержанности больше, чем что-либо иное, располагали организм к заболеванию».

Лефевр про холеру в Санкт-Петербурге

ИНДИЯ

«Трезвые люди, ведущие размеренную жизнь, обладают более крепким иммунитетом по сравнению с пьяницами и гуляками, которые не спят по ночам, а после дебоша часто подвергаются воздействию ночного тумана и холода».

Доклад Джеймисона о холере в Бенгалии

ПОЛЬША

«Трое варшавских мясников отправились в таверну, где предавались всяческим излишествам и напились до такой степени, что их бесчувственные тела отнесли домой. Не прошло и нескольких часов, как у несчастных обнаружились симптомы холеры, причем развивались они так стремительно, что за четыре часа все трое умерли».

Бриер де Буамон про холеру в Польше

ГЕРМАНИЯ

«Подавляющее большинство людей, заболевших холерой в Берлине, – это те, кто был подвержен обычным причинам заболевания, то есть холоду, усталости и особенно невоздержанности в еде и питье».

Отчет доктора Беккера о холере в Берлине

В конце концов шотландское движение за трезвость отвоевало у пьянства один день в неделе. Закон о лицензировании 1853 года запрещал пить по воскресеньям всем, кроме «честных путешественников». В результате местные жители стали отправляться в близлежащие городки, чтобы нализаться в день господень – так ощущение «чужака в стране чужой» похмельным утром понедельника вышло на новый уровень.

Но наибольшую пылкость – по крайней мере в вопросах пропаганды – движение за трезвость проявило к детям, и более всех в этом преуспел Джордж Крукшанк. Бывший запойный пьяница, известный иллюстрациями к романам своего друга Чарльза Диккенса, Крукшанк стал кем-то вроде художника-резидента, а затем и вице-президентом Национальной лиги трезвости. Он создал десятки текстов и гравюр, призванных вдохновить будущие поколения держаться подальше от бутылки – а еще лучше разбить ее вдребезги.

Сатирическая карикатура, Джордж Крукшанк. Частная коллекция / Bridgeman Images, общественное достояние

В серии из восьми гравюр «Бутылка» мы видим главу любящего семейства, который впервые в жизни прикасается к спиртному. Затем, всего семь листов спустя, «бутылка сделала свое дело – уничтожила мать и дитя. Она подтолкнула сына и дочь к пороку и вытолкнула их на улицу, а отца превратила в неизлечимого безумца».

Дело этим, однако, не кончилось. В «Детях пьяницы», восьмичастном сиквеле к «Бутылке», мы снова встречаем сына и дочь, на этот раз в пивной. В финале «отец-безумец и братец-каторжник скончались. Бедняжка дочь, без дома, без друзей, покинутая, обездоленная, ошалевшая от джина, совершает самоубийство».

Источником вдохновения для этих семейных басен, по всей видимости, стал отец Крукшанка, буйный алкоголик. Художнику пригодился и собственный опыт пьянок и тяжких пробуждений, чтобы изобразить незамедлительные физические последствия чрезмерных возлияний. Гравюра 1835 года «Головная боль» красноречиво говорит сама за себя.

Похмельные игры (последняя капля)

Наступил мой последний вечер в Шотландии, и мы с Джоном Макфетриком пьем пиво и виски в «Последней капле». Это вообще отличное название для паба, а в данном случае – еще и тройная игра слов. Когда-то на улице перед пабом вешали преступников, и на деревянной вывеске над дверью изображена раскачивающаяся веревка с петлей[107]. А еще в местах вроде этого, откуда смутно различим Эдинбургский замок, появилось английское выражение «сесть в повозку», которое означает «завязать с выпивкой»[108].

Раньше заключенных, приговоренных к казни, вытаскивали из подвалов, башен или где их там держали, сажали на запряженную лошадью телегу и торжественно везли по улицам к виселице. Иногда, если властям охота было проявить великодушие или осужденный был добрый малый, ему позволяли по дороге пропустить последний стаканчик в пабе. Заключенный выпивал бокал, по всей видимости не торопясь, и затем «возвращался в повозку».

«Что ж, это не только познавательно, но и ободряюще», – произносит Макфетрик саркастическим тоном ослика Иа-Иа, совсем как во времена учебы в университете. В то время мы хоть и обожали друг друга, но были мало похожи. Теперь же, спустя двадцать лет, у нас много общего: мы – два канадца ирландских кровей, выпивающие в шотландском пабе; у нас маленькие сыновья и сложные отношения дома; в наших душах пролегли глубокие противоречия, мы любим виски, нас всюду подкарауливают причудливые демоны, и мы обладаем опасной привычкой заигрывать с ними.

Например, Макфетрик коротает время, изучая тысячи часов видеоинтервью с маниакально-депрессивными пациентами Университета Эдинбурга, а я изучаю похмелье. Мы чокаемся и пьем за старые времена и новые насмешки судьбы.

Мы заказываем хаггис[109], и я расспрашиваю Джона про его похмелья (которые, как мне помнится, были выдающимися). Он рассказывает историю, случившуюся еще до нашего знакомства: однажды в армии во время смотра, под звуки горна, он, изнемогая от жары, сблеванул на своего сержанта-инструктора, а тот даже не заметил. Он смеется над тем случаем, а затем вспоминает, как по моей вине нас схватила транспортная полиция Монреаля.

Был День святого Валентина, и мы с моей девушкой Иби решили наесться галлюциногенных грибов, напиться и пойти на ночной показ «Калигулы» – обычное дело. По пути туда мы убедили Макфетрика перепрыгнуть через турникеты в метро. Он зацепился, прибежали копы, и последовала та еще неразбериха.

«Вот это были деньки!» – заключает Макфетрик.

Если оглядеться вокруг, легко представить, как Роберт Луис Стивенсон и Артур Конан Дойл надирались в этом самом баре. В конце концов, они были собутыльниками и вместе учились в местном университете.

Путешествуя последние недели по Британии, я заметил на своем пути несколько точек, где пересекаются разные истории. Я показываю Макфетрику каминную кочергу, которую выковал в кузнице в городишке Девон – как оказалось, неподалеку от него располагается аббатство Бакфаст.

– Аббатство Бакфаст, – говорю я, когда нам приносят еду. – Знаешь, что это?

– Место, куда отправляют монахов?

– Типа того, но не только. Это еще и место, где делают «бакки».

Тонизирующее вино Бакфаста – в шотландском простонародье «бакки» – это самый страшный ночной кошмар и шотландской полиции, и людей вроде мастера Кинсмана. Этот напиток стоит смехотворно мало и содержит 15 градусов алкоголя, бессчетное количество сомнительных конгенеров, тонны рафинированного сахара и больше кофеина, чем восемь банок колы. Короче, убойная смесь. И, очевидно, излюбленное пойло всякой шпаны.

Согласно шотландской полиции, «бакки» упоминался в более чем пяти тысячах полицейских отчетов, а бутылки из-под него использовались в качестве оружия в сотне жестоких нападений. Так что власти объявили бой и шпане, и монахам, а