Черные небеса. Заповедник - Андрей Тепляков

Они прошли к ней в комнату.

Насколько Ной мог припомнить, здесь ничего не изменилось. Только альбом с кровати исчез, а напротив окна, повернутый в сторону улицы, стоял мольберт, и лежали на комоде плошки с краской.

— Ты рисуешь? — спросил Ной.

— Да. Так. Надо же чем-то заниматься. В Поиске теперь сплошные перемены, и я пока не у дел.

— Что за перемены? Тебя уволили?

— Нет. Еще нет. Просто теперь оперативный отдел занимается обустройством каких-то баз вокруг Города. Караско, Танк и Колотун целыми днями там, а я вот сижу и жду. Караско говорит, как только оборудуют первую базу, найдут там дело и мне. А у тебя как?

Опуская подробности, Ной рассказал ей, как устроился в Лаборатории. Рассказал о Декере, о машине и едва удержался, чтобы не упомянуть о новой исповедальной группе. Тут он осекся и замолчал. Он чувствовал себя добрым вестником, и совсем не хотел расстраивать Мамочку рассказом о Лайле и предстоящей помолвке. Почему-то он был уверен, что она расстроится.

— Как здорово! — оживилась она. — Я так рада за тебя! Эти новости нужно отпраздновать!

Она встала с кровати, на которой они с Ноем устроились, и хотела выйти из комнаты, но он удержал ее, поймав за руку чуть выше локтя.

— Подожди, это еще не все. Есть новости и для тебя.

Она села. Ной опустился перед ней не корточки и взял ее ладонь. Мамочка не попыталась высвободиться. Она смотрела ему в лицо и улыбалась.

— Я договорился о месте для тебя, — сказал Ной. — Ты будешь работать в Лаборатории. Декер мне обещал.

— Боже мой! Ной, спасибо! Спасибо тебе огромное! Ты это сделал, не могу поверить!

— Я обещал.

— О, если бы хотя бы половина обещаний в моей жизни исполнялись, я была бы совсем в другом положении!

Она обняла его голову и прижала к себе.

— Ты такой хороший, Ной. Такой хороший.

Сердце у Ноя заколотилось, все слова разом выпорхнули у него из головы, он словно сделался пустым, а потом стал наполняться ей — ее теплом, запахом ее тела.

Она отпустила его, и он сел на полу. Мамочка улыбалась. Ной улыбнулся в ответ.

— Я хочу знать твое имя. Настоящее, — сказал он.

— Зачем?

— Нужно записать тебя в список. Иначе не пустят.

— Имя, — повторила Мамочка. — Знаешь, меня по имени зовет только мама, но она… Она теперь часто путает. Я от него отвыкла, даже не знаю, отзовусь ли, если услышу… Меня зовут Мария. Мария Звягинцева.

— Мария, — сказал Ной. — Привет, Мария.

— Привет, Ной!

Она помолчала минуту.

— Ты принес мне такие новости, я просто должна тебя чем-то отблагодарить.

— Ничего не надо. Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Мне хорошо! Правда — очень хорошо! Знаешь что? Давай я тебе погадаю, а?

Ной нахмурился.

— Ты умеешь гадать? Я не знал…

— Да не бойся, глупенький! Ничего в этом плохого нет! Попы зря пугают. Это, как игра. Ничего особенного. Дай руку!

Ной повиновался. Мамочка повернула его ладонь к свету и, хмуря лоб, стала рассматривать, водя по линиям тонким пальцем. Смотрела она долго, улыбка на ее лице медленно таяла.

— Что? Что-то не так? — спросил Ной.

— Странно как-то. Несуразица какая-то.

— Что там?

— Там… Только ты не относись к этому серьезно, ладно? Это просто игра.

— Хорошо. Не переживай, я не впечатлительный.

— Ну да.

Мамочка снова посмотрела на его ладонь.

— У тебя странная линия жизни. Вот смотри — сначала она идет ровно, а потом — тут, тут и вот тут — прерывается и поворачивает в сторону. В твоей жизни произойдет три поворота, каждый из которых поставит тебя перед смертью. Ты преодолеешь их, но они изменят твою жизнь.

— А после поворотов?

— Дальше все ровно до тех пор, пока линия жизни не исчезает, сливаясь с линией судьбы. Это здесь.

— Что это значит?

— Не знаю, я никогда раньше такого не видела. Зато — вот! — у тебя будет ребенок! И большая любовь!

Мамочка озорно улыбнулась.

— Скоро. Очень скоро!

Ной подумал о Лайле и тут же отмел эту мысль. Любовь к ней нельзя было назвать большой. Он недоверчиво хмыкнул.

— Линии жизни и судьбы пересекутся, когда ты будешь очень далеко от дома, — продолжала Мамочка. — Тебе предстоит дорога. Вот она. И еще — ты будешь… капитаном.

Она подняла на Ноя удивленные глаза.

— Капитаном корабля.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом прыснули смехом.

— В жизни не слышал ничего более дурацкого! — заявил Ной. — Это надо же — капитан корабля!

— Это ладони у тебя дурацкие! — парировала Мамочка.

Они еще долго смеялись, подтрунивая друг над другом, а потом Мамочка предложила Ною остаться на ужин, чтобы отметить хорошие новости. Он посмотрел на часы.

— Уже поздно. Мне пора. Мама будет беспокоиться.

— Да, конечно, иди. Сейчас даже по Городу стало опасно ходить, люди такие страшные вещи рассказывают. А уж по Дороге и подавно. У вас там спокойно? В Квартале?

— Спокойно.

— Ну и слава Богу!

Ной поднялся и взял ее за руку.

— Приходи завтра к главному зданию Лаборатории. Я внесу твое имя в список на проходной. Поднимешься к секретарю Декера, там тебе скажут, что делать.

— Спасибо, Ной! Ты настоящий друг.

Ее слова напомнили ему про Ушки. Отправляясь к Мамочке, он хотел спросить о нем, но, к своему стыду, совершенно позабыл.

— Как там Ушки? Ты что-нибудь знаешь о нем?

— Знаю.

Она погрустнела. Выпрямилась.

— Он выжил, теперь опасности нет. Правда, ему сделали еще одну ампутацию. Точнее — две, на обеих руках. Теперь Ушки будет калекой. Я видела его с замотанными культями… Ной, они такие короткие!

Мамочка опустила голову и беззвучно заплакала, только тряслись худые плечи. Ной опустился рядом и обнял ее.

— Не плач. Он жив. Это самое главное, что он живой. Все остальное можно исправить.

— Правда? — спросила она. — Ты правда так думаешь?

— Да.

Он не выпускал ее, пока не высохли слезы. Они сидели в тишине и слушали, как за стеной ворчит и вскрикивает неразборчиво старая женщина.

Отношения с Симоном Декером не сложились с самого начала. Не пример увидел сын всемогущего начальника Лабораторий в Ное, а соперника. Отчасти в этом был виноват и сам Ной, в котором молчаливое недовольство порядками в Городе все явственнее сменялось открытым неприятием. Он отдавал себе отчет, насколько это несвоевременно и даже опасно, но изменения в характере, зревшие долгое время и получившие импульс к росту после возвращения из экспедиции, уже не поддавались контролю. Те ценности, что были заложены в нем стараниями матери, школы и общественным мнением: карьера, будущее благополучие, благопристойность — словно износились и стали казаться чем-то мелким, ненастоящим. Ною было трудно оставаться в прежних рамках, он поднялся над ними и мог видеть происходящее со стороны — мышиную возню, где среди обычных серых мышек оказалась наглая, здоровая крыса — Симон Декер.