Путешествие в Россию - Якоб Ульфельдт

Любека, кораблем которого мы намеревались воспользоваться для перевозки русских послов, вместе с одним гражданином Аренсбурга, который прибыл туда с письмами к нам от королевского наместника. Когда он понял, что не сможет вырваться [от них], он потребовал дать ему возможность пройти к нам, объясняя, что у него есть письма для передачи нам. Когда они узнали об этом, они взяли их себе, вскрыли, и прочитали, и [уже] прочтенные переслали к нам. И хотя им было достаточно ясно указано, что честному человеку вовсе не подобает вскрывать и тем более читать чужие письма, [и] в особенности тех [людей], которые всегда хорошо к ним относились и от имени своих государей исполняли важные поручения, однако, пропустив это мимо ушей, они ни разу не проявили признаков какого-либо смущения или стыда, [но] уверяли, что им все дозволено.

При этом, так как русские послы, которые должны были предпринять вместе с нами морское путешествие в Данию, [уже] находились здесь, они испугались, как бы мы, оставив их, не сели [на корабли одни], поэтому ночью нас сторожили обвешанные оружием стрельцы, которые перехватали бы нас, если бы у нас вдруг возникла мысль тайно скрыться.

Вот оно вероломство и коварство [этих] дерзких людей, то есть русских! Кто, говорю я, из всех смертных мог бы подумать, что они поступают подобным образом с друзьями и теми, с кем только что заключили союз? У кого, наконец, не возникнет чувства враждебности от их отношения и обхождения, так как никто не может избежать опасности, находясь среди них, и всякий меж ними живущий страдает от окружающей [его] злобы? Конечно, если только [человек] в здравом уме, он скорее будет переносить какие угодно трудности, чем подвергнет себя столь большой опасности.

Но довольно говорить о них, перейдем с Божьей помощью к изложению того, от чего мы отклонились. Итак, выслушай, читатель, без недоброжелательства правдивый рассказ.

9-го ноября, когда уже истек полугодовой срок с того дня, как мы покинули отеческие лары[670], ранним утром, до рассвета, мы отправились в морское путешествие, так как сухопутное нам было заказано, и чтобы не удалиться, не сообщив им и против их воли ([как мы], по их мнению, [хотели сделать]), мы [оповестили о нашем] уходе звуком трех труб. До морского берега нас сопровождали стрельцы, о которых было сказано выше [и] которые постарались бы помешать [нашему] продвижению, если бы четыре дворянина, находившиеся там, не предложили себя послам в качестве сопровождающих. Итак, снявшись с якоря, мы отправилась на о. Мои [и] на следующий день прибыли во владения нашего короля.

Так как во время плавания мы едва не потерпели кораблекрушение, я в кратких словах расскажу об обстоятельствах этого дела.

Когда мы взяли курс на Мон, отстоящий от Пернова на 14 миль, дул сильный ветер, а мы шли на всех парусах, и корабль резким движением наскочил на скалу. Поэтому сделали так: ослабив и опустив паруса, мы на протяжении часа простояли на ней при большой опасности для себя, но милость Господа, который и раньше спасал нас от многих больших опасностей, после долгих мытарств и в этот раз привела нас в гавань невредимыми; оттуда [мы отправились] в Аренсбург [и] прибыли [туда] в ноябрьские ноны. Там мы были с почетом приняты наместниками и знатными людьми острова, которые воздали великую благодарность Всемогущему Господу за то, что он освободил нас невредимыми из рук самого настоящего фараона[671], то есть Московита, злейшего врага германцев, и возвратил нас на давно и страстно желаемую землю. Они выказали себя готовыми к оказанию нам всяческой благосклонности, с радостью узнали о договоре, заключенном между Московитом и королем [с той целью], чтобы они не испытали на себе варварских русских обычаев, [как это были вынуждены сделать] другие ливонцы, которые за столько веков привыкли к германским законам[672].

Там мы пробыли до 20-го [ноября], потому что решили возвращаться к родным местам через Германию, [чтобы] избежать мороза и других трудностей на море. Мы позаботились о том, что было нужно для путешествия.

Вот, любезный читатель, то, что я хотел вкратце рассказать об этом нашем путешествии в Россию, теперь в мои планы входит в кратких словах описать возвращение оттуда в Данию. Но прежде чем перейти к этому, я хочу добавить к моему повествованию еще краткое описание того, что, вероятно, из-за недостатка времени и быстроты [нашего] передвижения я опустил раньше.

В рассказе о путешествии в Россию уже было упомянуто, что татары могут брать себе [столько] жен, сколько захотят, о чем мы узнали в Новгороде.

Там был татарин, которого жители именовали цезарем[673], он содержал 6 жен, происходивших из знатных ливонских родов, с которыми он по очереди совокуплялся, однако все эти 6 жен признавали и чтили как свою госпожу седьмую его жену — русскую. Когда он хочет насладиться любовью с другими, он посылает той, которая внушает ему страсть и чьей любви он желает, кольцо или иной знак. Получив его, она показывает, что готова исполнить все что угодно и исполняет обязанности супруги до тех пор, пока он не воспылает любовью к другой и не вызовет [ее] к себе подобным же знаком.

[Также] я упомянул об Исдане Ивановиче, недавно отправленном послом к римскому императору[674]. Нужно обратить внимание, что этот человек оказался низким и неблагодарным, он совсем не выказывал к нам расположения, пока мы в течение месяца были в Дерпте, [и] чуть ли не желал нас признавать, хотя [раньше] очень часто обещал обильно отплатить за ту щедрость, которая была проявлена по отношению к нему в Копенгагене. Если ты спросишь, в чем она заключалась, мы не постесняемся об этом рассказать, однако не с той целью, чтобы вопреки благопристойности восхвалять себя, но скорее для того, чтобы показать неблагодарность этого животного и его каверзный характер.

Наш король одарил его золотой цепью, хотя он не был послом к его величеству, но оказался там [в Копенгагене] по воле случая, [надеясь], что его в безопасности доставят на родину на королевских кораблях. [И действительно,] затем он был благополучно доставлен на них в Пернов; в противном случае он едва ли увидел бы родные места из-за шведского флота. Что касается лично меня, то я, стремясь оказать ему любезность, пока он был в Копенгагене, каждый день посылал ему вино, рыбу, зайцев, коз и прочее необходимое, пригласил его на обед, с почетом принял и угождал как мог, подарил ему ружья и